Читаем День рождения полностью

— Глупости, — отрезал я. — Вы же сами говорили, что призрак к вам не входит. А мне надо с ним потолковать. Конечно, если он существует.

— Никогда не забуду вашей услуги! — воскликнул Юрига. — В Розовом салоне есть кровать под балдахином. В ней спала графиня Элеонора, когда развелась с герцогом из Дубравки. Говорят, очень красивая была дама. Только вот портрет ее не сохранился, — добавил он с некоторым смущением.

— В котором часу раздаются эти шаги?

— Как только часы в вестибюле пробьют полночь.

— Значит, впереди еще шесть часов. Что станем делать?

Юрига предложил посмотреть телевизор. Изображение было нечеткое, экран мелькал, как часто бывает в таких глухих уголках, но хотя бы это избавляло нас от разговоров. Мой хозяин вскоре задремал. Возможно, сказались бессонные ночи, а может, у него был слишком развит вкус к реализму. Я выключил телевизор и ушел в Розовый салон. Поужинал и, не раздеваясь, бросился на кровать. Скрипнули пружины, и я куда-то провалился. Отлично выглаженные простыни холодили.

Незадолго до полуночи я встал в засаду на лестнице, спрятавшись в нише около входа в картинную галерею; отсюда хорошо просматривался коридор в обе стороны, видны были и часы в вестибюле, где мерцала слабенькая двадцатипятисвечовая лампочка. Едва глубокий, звучный гонг часов пробил двенадцать раз, из картинной галереи донеслись крадущиеся шаги. Я затаил дыхание и прижался к холодной шершавой стене. В тот момент, когда шаги шлепали мимо меня, я почти вклеился в стену. Шаги стали удаляться, и при свете вестибюльной лампочки я разглядел высокую тощую фигуру, закутанную в обыкновенную простыню. Под мышкой фигура держала толстую голубую папку, а на голове ее торчал какой-то неправдоподобный кивер, слегка вздрагивавший при каждом ее шаге. Фигура остановилась у двери в кабинет, постояла в нерешительности, потом круто повернулась и побрела обратно к тому месту, где я прятался.

Я вышел из ниши. Фигура всполошилась так, что едва не выронила папку, но тут же выпрямилась, надвинула кивер пониже на лоб и, сверля меня горящими глазами, трижды коротко, отрывисто, словно на театральной сцене, пробубнила:

— Бу-бу-бу.

Я не двигался, тогда она попробовала другое средство — высунула длинный тонкий язык.

— Ни к чему это, — сказал я.

— Вижу, — с досадой отозвалось привидение. — Совсем уже никуда не гожусь. Даже испугать никого не умею.

— Даже если б умели, я бы все равно не испугался, потому что знаю — вы не существуете.

— Протестую, — сказало привидение. — Вы меня видите, стало быть, существую.

— Видеть можно и мираж.

— Это еще не значит, что мираж не существует. — Призрак помахал своей папкой. — Это видите?

— Что вы хотите сказать?

— Тут бумаги, один бумаги. Бумаги существуют?

— Конечно.

— И что же, они висят в воздухе или их кто-то держит?

— Ну, держит.

— Какого же вам еще доказательства?

Я пригласил привидение в Розовый салон. Оно сначала отнекивалось, потом медленно проплыло следом за мной и уселось в плетеную качалку.

— Вы приехали сюда из-за меня? — спросило оно тонким приглушенным голосом.

— Согласитесь, это несколько некрасиво, — сказал я, — являться в объекте, находящемся под охраной государства.

— Не я выбирал место, — возразило оно. — Знаю, есть куда более приятные здания, один внешний вид которых уже усиливает эффект потусторонних явлений. Но что делать? Скажите сами!

— Не знаю. — Я помолчал. — Правда не знаю.

Жалкий был, наверное, у меня вид. Ведь я разрушал иллюзию призрака относительно всемогущества человека, а в такие минуты чувствуешь себя так, словно совершаешь преступление.

— Я нуждаюсь в помощи, — заговорил призрак. — Никто мне не поможет, кроме вас. От этого ждать нечего.

— Вы имеете в виду кастеляна?

— Запирается от меня. Трус он.

Я спросил, чем же я могу помочь. Привидение смутилось.

— Ну, видите ли… в общем, не знаю. Есть много возможностей…

— Да, — кивнул я. — Возможностей действительно много. Например, я могу приказать продезинфицировать замок. Или попросту сжечь его.

— Вы этого не сделаете.

— Пожалуй, не сделаю.

— Мне нужно только одно, — подумав, сказало привидение и встало. — Я тоже жертва культа! — Оно разгорячилось. — Не думайте, что я такой уж отсталый. Я и газеты читаю, и вообще. Я требую, чтоб мне немедленно выдали лицензию. Требую права открыто являться в этом замке. И в любое время, не только в полночь, потому что это старые, романтические, ненаучные бредни. Вот мое заявление, — он помахал папкой перед моим носом, — извольте изучить его. Извольте…

— Послушайте, это не в моей власти, — прервал я его. — Да если б и было — все равно мне никто не поверит.

— Значит, и вы не верите?

— Не хочу верить.

— Мой дед являлся в дрянном деревенском сарае. Как видите, мы никогда не требовали ничего невозможного.

— Это несущественно, — сказал я. — Одним словом, вас нет, и разговаривать нам не о чем.

— Неужели меня действительно нет? — Призрак поднял на меня глаза — они сразу потухли, стали жалкими.

— Нету, нету, вы только воображаете, что есть.

— Жаль, ужасно жаль, что я это только воображаю. — У него брызнули слезы. — Прощайте, добрый человек. Бу-бу-бу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее