День Рождения

Выхожу и спокойно рассказываю про книгу, добавляю немного по фильму. Литераторша начинает меня спрашивать, но не по книге и фильму уже, а про смысл подвига и про патриотизм. Ну, короче, понимает, что я книгу читал и валит меня нещадно, совсем по другой теме. И каждый раз приговаривает:

– Неправильно, Краснов, ты понимаешь подвиг и патриотизм. Не знаешь ты материал. И значит, книгу ты не читал! Садись – два!

Я смотрю на Андрюху, ловлю его взгляд, поднимая брови и разводя руками, показываю:

– Понял? Без вариантов!

Он ржет, но старается не в голос, а про себя.

– А теперь послушаем Андрея Петрова, – произносит мягко литераторша, как ириску ест, а сама улыбается, аж засветилась вся от счастья лицезреть своего любимчика-блондинчика.

Андрюха малость посерьезнел и пошел как бы с неохотой отвечать. Стоит и медленно растягивает ей всякие сладости про патриотизм, про воинский подвиг и доблесть, добавляя скудно мои предложения, рассказанные ему за перемену. Недолго отвечал. Кратенько получилось. Молчаливая пауза в конце его повествования длилась минуту, наверное, но она была торжественная.

– Вот дети! Вот что значит – прочитал книгу и знает материал на отлично! И даже фильм посмотрел! Вот какой Андрюша молодец! Садись – пять! – сообщила всем радостно литераторша.

Так же, как я, подняв брови и разведя руки в стороны, пошел на свое место Андрюха, говоря мне глазами:

– Извини, старик, проиграл. Сырок с меня. Ну не виноват я, что меня мама таким красивым родила, что я литераторше нравлюсь.

Поржали мы с ним и сырки на перемене поели в столовке, я – бесплатно.

Ручка

Был урок географии. Нам должны были показать фильм про какие-то горы. Раньше не было «Ютуба» и показывали фильмы на пленочных аппаратах: заряжали пленку, выключали свет. И оставшееся время до конца урока усвоение информации проходило самым приятным для школьника образом: мы смотрели кино.

Тогда не было красивых ручек, были некрасивые и одинаковые. Кому повезло, тому привозили из-за границы. Кому не повезло, тому не повезло. Мне повезло, но не совсем. У папы был фломастер с тонким-тонким наконечником. Его как сувенир подарили папе на работе, кто-то привез из командировки. Отличный фломастер. Когда он перестал писать, краска в нем закончилась, я выпросил фломастер у папы себе. Разобрал его. Вынул подушечку, в которой была раньше краска и наконечник, а вместо него вставил стержень от ручки, от обычной, некрасивой, советской ручки. Получилась отличная ручка, красивая и с иностранными надписями. К этому надо добавить, что обладание чем-либо отличающимся от того, что было у других детей, – это был риск. Риск, что это могли украсть, отобрать или просто сломать, в отместку за отличие от других. Да-да, так было. Сдаешь, например, дневник или тетрадь с наклейкой, а обратно тебе отдают уже без нее. Пришел в новой шапке, оставил в раздевалке, а потом идешь домой в капюшоне, без шапки, естественно.

Сидим, смотрим кино про горы. Темно. Светлый только экран.

Вижу какие-то тени около парты, но не придаю этому значения: мало ли, кто по классу ползает, бывает.

Кончилось кино. Зажгли свет. Мы все засобирались на перемену. Собираю тетрадки, ручки, учебники и понимаю, что ручки, которая – бывший фломастер, на столе нет. Расстроился очень.

Подходит ко мне на перемене мой одноклассник Паша. Из этих хулиганов, которые были выше, сильнее, тупее, чем другие и которым тогда в школе было лучше, чем дома или на улице. У нас таких было больше чем половина класса. И спрашивает меня по-деловому:

– Ручку свою не потерял?

Я обрадовался, думаю: «Отлично, нашлась ручка!» Но, зная, что хорошего ждать от Паши – это как в дождь не промокнуть, отвечаю осторожно:

– Ну, да…

– А ты мне эту ручку отдашь, если я тебе скажу, кто ее спер? – спрашивает меня Паша очень уверенно.

Вариантов у меня было мало, и ручку я теряю в любом случае, но я узнаю, кто ее взял. Мне пришлось согласиться.

– Да, – отвечаю ему с надеждой, что я смогу хотя бы узнать, кто ее украл.

– Я! – ответил мне нагло Паша.

Вот я и узнал…

Тима и Толян

Растаяло лето, как утренний летний туман в лучах рассветного солнца. Начались проливные осенние дожди.

Я опять оказался там, где и каждый год в это время. Там, где я не хочу быть и мечтаю поскорей свалить отсюда. В школе. Первое сентября.

Все, кто должен был получить среднее образование, свалили, и остались те, кто хотел поступать в институт. Но проблема в том, что мы не могли сразу перестроиться на учебный процесс из-за каникул. А еще из-за того, что предыдущие восемь лет нас было больше, и те, что ушли, делали учебный процесс, скажем помягче, несколько своеобразным, а вернее, мы не учились, а ждали, когда эти гоблины уйдут, а мы останемся и сможем нормально учиться.

Потому что в их присутствии учиться было невозможно.