День сомнения

Улыбка. Акчура нахмурился:

– Я – Дмитрий. Дима. Ди-ма. Вы – кто? Вы?

Посветил в лицо. Лицо, между прочим, умное. И без особой щетины – значит, новоприбывший. Или у него там в сумке бритва? Что у него там, кстати?

– Рус-лан, – неожиданно сказал незнакомец. – Рус-лан.

– Да?! – обрадовался Акчура. – А я Дима, Дмитрий Акчура. Может, читал что?

При слове “Акчура” Руслан забеспокоился, заводил зрачками, кивнул.

“Ну, вот и психи меня уже знают”, – хмуро поздравил себя Акчура.

– Я сумку твою гляну, сумку? Разрешаешь? Эту вот сумку.

Руслан прижал сумку к себе. Потом расстегнул молнию и достал мертвую черепаху.

– У, – сказал он, качая ее на ладонях.

“Полный шизик”, вздохнул про себя Акчура.

– Ууууууууу, – неожиданно откликнулась тишина. С той стороны, откуда только что явился Руслан со своей рептилией.

– Стой… это не эхо… смотри!

Руслан тоже повернул голову в сторону этой новой ноты, плывшей по лабиринту… Следом просочился свет, бледный и невнятный.

– Свет, – заплакал Руслан.

– Ну да, свет, свет, соображаешь, шизик. Откуда только он тут взялся… Айда, узнаем. Айда. Ну, идем, может, там какое-нибудь спасение.

Новые знакомцы встали – Акчура с фонариком, Руслан со своей черепахой. “Не плачь”, – уговаривал Акчура, подталкивая вперед

Руслана, – “я вот тоже знаешь, как ревел, а потом камешек меня спас, и тебя я с фонариком встретил, и обойдется все может… в фонарике надолго батареек? Ну, топай, братишка, топай…”.

Шли, сворачивали, снова сворачивали. Свет, вначале едва ощутимый, нарастал; вот уже Акчура мог разглядеть в нем, не тыча фонариком

(даже погасил для экономии), лицо своего нового знакомого. Странно, по мере приближения оно разглаживалось, делаясь из скомканного в улыбку – просто очень печальным; “безумно печальным” – хотя Исав бы так не написал (что с ним сейчас…?).

– Смотри, смотри, Руслан!

Они вышли к небольшому пещерному озеру. Посередине горел островок.

На нем – необыкновенной работы трон – он и разбрасывал по пещере синее сияние.

– Трон Малик-Хана! Тот самый. Это сколько ж гелиотидов? – бормотал

Акчура.

– Здравствуйте.

Этот шероховатый, обыденный голос, прилетевший непонятно откуда

(Акчура завертел головой, смаргивая слезы), совершенно не вязался ни с озером, ни с троном, ни с песней – тоже, кстати, не разберешь откуда летевшей.

“Может, на колени нужно?”, – думал Акчура. На всякий случай поклонился:

– Великий царь… Малик-Хан…

Островок покачнулся:

– Я просто посланник. Мне нужно получить черепаху, тогда я смогу отвести безумие и помочь вам выйти обратно к солнцу.

Снова Акчура напрасно вертел головой: никаких звуковых приспособлений на гладких стенах пещеры не выделялось.

– Черепаху? – переспросил Акчура (“Сказать – не сказать, что мертва?”, – кипело в мыслях). – Но она по дороге, к сожалению, м-м…

– Она уснула. Положите к основанию трона.

Остров шелохнулся и поплыл к спутникам, передвигая под собой в бесшумной воде свое еще более подробное светящееся отражение.

Теперь, приблизившись, трон проступил во всех деталях. Был он действительно из гелиотида, как белого, так и зеленоватого, носящего имя “змеиного”, или “наманганского”. На спинке трона более темным гелиотидом было набрано дерево, имевшее дугообразные ветви, между которыми блуждали Солнце и Луна. Вершина причудливого дерева была занята птицей синего камня, стоявшей по щиколку в гнезде, в котором, видимо, ожидала птенцов. Корни древа сторожились двумя сильными черепахами, а вокруг него замерло в хороводе двенадцать отборнейших звезд. Вся эта картина мерцала, Солнце с Луною переговаривались сиянием, а крыло птицы то покрывалось яростным огнем, то делалось мирным.

Рядом с плывущим островом поднялась из воды…

Черепашья голова, окутанная тиной и песком. Остров был черепахой.

“А ведь я слышал, что гелиотид – это слезы подземных черепах”, мелькнуло у Акчуры, не отрывавшего мокрые глаза от трона. Где слышал? Музей… экскурсоводная указка в сухонькой руке. Как постарела эта рука! Он помнил ее перепачканную мелом, скребущую школьную доску: “МЫ ДЕ-ТИ ДУР-КО-РОВ, НА СМЕ-НУ ОТ-ЦАМ МЫ СПУС-ТИМ-СЯ В

ГО-РЫ…”. “Мы! де! ти! дур! ко! ров!”, повторяет следом за помазанной мелом рукой даун Янька, Акчурин сосед по парте. И весь класс повторяет, радуется, торопится скорее в горы – на смену отцам. А то эти хитрые отцы успеют сами найти трон Малик-Хана, распилить его между собой и потащить его на какое-нибудь свое ВДНХ, и напишет тогда на доске Адочка “Позор 4-му Б!”, заставит снимать трусы и сдавать гелиографию…

Трон подплыл к берегу.

– Кладите.

Руслан топтался со своей черепахой, пялясь то на трон, то на Акчуру.

– Ну, давай, давай, братишка, – похлопал его Акчура, – давай же, будет хорошо… Хорошо тебе будет, дурак, нормальным станешь!

“Хорошо, что не буйный”, вздохнул Акчура, глядя, как его новый друг послушно протягивает каменное черепашье тельце к слепящему трону.

Ожила.

Заработала лапками, подняла мешковатую голову. Поползла, переваливаясь к трону.

– Как загорится – хватайте.

“Кто еще тут загорится?”, – успел подумать Акчура.