День сомнения

Нырнул ладонью во внутренний карман. Достал белый квадрат, развернул.

– Нет, только схему перерисовал Мавзолея… Стой! Посвети-ка.

Желтое пятно мазнуло по разложенным листкам. Они лежали рядом: листок с арабской строкой и только что развернутый, с планом мавзолея.

– Выход из лабиринта! – хрипло прошептал Акчура.

Мавзолей в плане выглядел точным повторением второй половины арабской строки.

– Да, видимо… Но где мы сейчас находимся?

– Что это круглое у тебя тут?

Акчура ткнул в рисунок.

– Источник… Ну да – источник Малик-Хана, который…

– Который – озеро! Мы же у озера! Озеро, о-озеро. Спасибо… тебе,

Малик-Хан!

Акчура завертелся в танце: “Озеро, озеро… выход!”, – и его песня волнами мчалась по арабским изгибам лабиринта, крошась на эхо.

– Идем… – торопил Триярский, укладывая обгоревшую рукопись в сумку.

А Акчура все плясал и кружился, расплескивая вокруг свои тяжелые античные руки.

Через пятнадцать минут – в двух шагах от проходной, где только что повесили довольно странный лозунг: “Вечная слава Пролетарию Ивану

Пантелеевичу Изюмину! Ура!” (замазали только “Адочку”), зашевелилась клумба.

Из клумбы выросли две мужские головы.

– Где это мы? Руслан, мы где, а? – спросила первая, щурясь и пьянея от света.

– На Заводе. И как можно скорее должны его покинуть… тихо и без танцев.

– Наркотики? Взрывчатые вещества?

Все тот же невыспавшийся охранник бороздил пальцами бока Триярского.

– Ваш пропуск… Подписанный!

Триярский отколупнул от пачки, выданной Аллунчиком, пару купюр.

– А его где пропуск? – охранник любовно поглядел на Акчуру.

Прошелестело еще несколько купюр.

– Кудаа-а? – зарычал охранник (совсем уже не сонный) на устремившихся к выходу приятелей. – У вас (потряс журналом) написано: “с собой 1 череп.”. Где “череп"?

– Вот – череп! – похлопал себя по голове Триярский, – череп – вот…

– Брателло, такие шутки делать не надо, – обиделся охранник и нажал на кнопку: явилось еще двое. – Этот “череп” по-русски был

“черепаха”. Знаешь, что мне от начальства влетело за этот твой “череп"?

Ткнул пальцем вверх, где белело “Не укради. Моисей”.

– Начальство “Почему?” кричало. Топало. Меня из-за этой твоей

“череп” уволят – ты моих детей кормить станешь?

Вызванные охранники покачали фуражками: Триярский, измазанный и небритый, как кормилец доверия не внушал.

– Так что, – широкоформатно зевнул охранник, – это… в три раза серьезней того, что у вас могло бы не оказаться пропусков.

Триярский заколебался, калькулируя оставшуюся сумму. Не хватало.

– Дайте пока вашу сумку… может у вас там еще и наркотики.

Вырвал сумку; стрекотнула молния.

В сумке на месте обгорелой рукописи лежала живая черепаха.

Площадь перед заводом была пуста – если не считать двух-трех подбрезентовых старушек, торговавших тапочками и карамелью.

И газика, рядом с которым расположилось четверо в американской форме.

– Тихо… Уходим, – прошептал Триярский.

Компания у газика замахала ладонями, загоготала, ринулась вперед.

Сзади загремели заводские ворота. Прямо на Триярского с Акчурой выехала, шпаря синей мигалкой, патрульная машина. Дверца распахнулась:

– В машинку, бистра!

– Хикмат! – бросился к машине Триярский, узнав бывшего коллегу.

– Бистра, ишачий хвост, на заднее… э-э! – торопил Хикмат запрыгивавших на ходу приятелей. – Газуй, красавица!

Машина рванулась; в затемненное стекло было видно, как четверка бросилась обратно к своему газику.

– Жми, красавица, жми! – кричал Хикмат.

“Красавица” за рулем, в платке и блестках, быстро повернулась назад и подмигнула.

– Аллунчик!? – подскочили Триярский и Акчура.

Машина летела, вздрагивала на бетонных ухабах, окатывая мигалкой узкие улицы.

– А я? – раздалось рядом. – Меня, Учитель, вы не узнали?

– Аллунчик… Эль… Что это за карнавал? Вы что, спятили?

– Учитель, – загундосил Эль из-под подозрительного тюрбана с женской брошкой, – никто не спятил. Мы теперь бактрийская самодеятельность.

Я сейчас все подробно расскажу. Как только…

– Подожди, молодой, – повернулся Хикмат, – учись, как надо оперативную обстановку докладывать.

После звонка Триярского Хикмат был неожиданно отстранен от расследования переворота (“И слава Всевышнему…”), и получил два взаимоисключающих задания. Первое – явиться на место происшествия с

“Мерсом”: посмотреть, что и как, и второе – к 5:00 кровь из носу раздобыть “бактрийскую самодеятельность” для концерта в Доме

Толерантности.

Оказалось: месяц назад в прокурорский Дом культуры пришел приказ создать бактрийскую самодеятельность. Пока просматривали личные дела сотрудников в поисках бактрийцев, месяц благополучно истек. Сегодня же сам Областной Правитель о бактрийцах вспомнили и о самодеятельности поинтересовались: чем порадует? Генеральный прокурор и откалбасил: самодеятельность под контролем, радовать готова. Такой вот ишачий хвост…

– А костюмы? – Триярский разглядывал новоявленных бактрийцев.

– Это с Завода, – отозвался Эль. – Монголо-казахи поделились: у них кто-то заболел, а костюмерша бегает с костюмами и матерится.

– По дорожке сообщение о Черноризном поймал, – пояснил Хикмат. -

Почуял, что с тобой там неладное, на Заводе…