День свершений

Николаша подошел ко мне, наклонился, посмотрел прямо в глаза и многозначительно произнес:

— А ведь, скорее всего, ты не больна. Просто с возрастом человек начинает определяться. И ты становишься похожей на Лидию Мартыновну, не замечаешь?

Меня всю передернуло. Быть похожей на Лидию Мартыновну! Только этого не хватало! Да, она тоже кричит и обличает. Но за ее-то криками и обличениями всегда стоит корысть. А я? Мне ведь только нужно, чтобы все было по-честному. Для себя-то мне ничего не нужно.

— Неужели ты не видишь разницы между борьбой за справедливость и интригой, склокой? — удрученно спросила я Николашу.

— Я не вижу разницы между тобой и Лидией Мартыновной.

Пока мы тихо переговаривались с Николашей, Ниночка Яковлевна засобиралась, заторопилась. Я видела, да и все видели, что она уходит из-за меня. Ну и правильно, пускай уходит. И в то время как она собиралась, я успела в популярной форме разъяснить присутствующим, что такое спекуляция, что за нее полагается и как она растлевающе действует и на тех, кто душу готов прозакладывать, лишь бы добыть заграничные шмотки, и на тех, кто наживается столь низким способом. Низким и подсудным.

Ниночку Яковлевну просто вынесло из сектора. Но прежде чем закрыть за собой дверь, она обернулась и отчетливо произнесла:

— Ишь прокурорша нашлась! Да чтоб тебе…

Она не договорила и со страхом захлопнула дверь, потому что я со зверским, видимо, выражением лица ринулась за ней.

Теперь в секторе со мной перестали разговаривать все, кроме Николаши. Бойкот. Их дело. Я не чувствовала за собой никакой вины.

Незадолго до окончания рабочего дня меня вызвал к себе директор. Он долго смотрел на меня, потом негромко спросил:

— Вы хотите продолжать работать в нашем институте?

Я задумалась.

— Не знаю, — ответила я чуть погодя.

— Как это — не знаете? — удивился директор. — Вы входите в состав совета молодых ученых, у вас перспективная тема диссертации, вам вот-вот защищаться…

— Вряд ли моя работа заслуживает степени, — сказала я честно.

Кажется, я совершенно сразила директора. Он раскрыл рот.

— Да, если уж начистоту, работа моя никуда не годится. Если бы не помощь шефа, мне не с чем было бы выходить на защиту. Но я не Лидия Мартыновна и не хочу жить за чужой счет.

Директор молчал. Потом раздумчиво произнес:

— Уверен, что вы наговариваете на себя. Кто из нас на первых порах не опирался на опыт и знания своих руководителей…

— Некоторые всю жизнь опираются: сначала на руководителей, потом на подчиненных, — проронила я, имея в виду Горлова.

— Не перебивайте меня, — прикрикнул директор, — уроды встречаются, но не о них речь. Речь о вас. Мне кажется, что вы переживаете критический период, когда происходит переоценка ценностей, меняется взгляд на окружающий мир и на себя в этом мире. И боюсь, что вы сейчас смотрите на все сквозь призму максимализма молодости… Хотите, я дам вам пару недель за свой счет? Погода замечательная. Отдохнете. Придете в себя…

— Вы тоже считаете, что я не в себе?! — спросила я. — А ведь могли бы и понять — именно вы могли бы, — что я очень даже в себе. Наверное, впервые в своей сознательной жизни…

— Снимите очки! — вдруг прервал он меня. — Они мне мешают!

Я послушалась. Я вообще забыла, почему я в очках.

— Это что такое?! — спросил директор, глядя на мой синяк. — Наденьте очки!..

— Снимите-наденьте… — проворчала я.

Кажется, он что-то понял:

— Еще одна битва за справедливость?.. Ну-ну… — Он откинулся в кресле. — А ведь и с лаборантами, и с опоздавшими вы правы. По существу… Форма оставляла желать лучшего…

— Тем хуже для меня, — ответила я не нагло, но как-то ухарски.

Директора передернуло:

— Идите уж…

В тот же вечер я нашла комнату. В огромной коммунальной квартире с телефоном. Съездила за вещами — много брать не стала, самое необходимое на первый случай, — и все. Алексею Палычу оставила телефон с условием, чтобы Павлу не давал, а только сам звонил мне, когда будут известия от свекрови.

Павел следил за моими сборами молча. Наверняка считал мои действия блажью и в серьезность моих намерений не верил. Мне больно было его видеть, и я постаралась поскорее уйти.

Из нового своего дома позвонила Ленке. Сама не знаю зачем. Может быть, надеялась, что она воспользуется моим первым шагом к примирению и покается: мол, сгоряча наговорила обидных глупостей… Напрасные надежды. Ленка повесила трубку.

Я напилась в кухне чаю. Кухня запросто могла бы вместить всю нашу четырехкомнатную квартиру. Соседей было немного. Я, как сумела, удовлетворила их любопытство: рассказала им, кто я и что я. И пошла спать.

Засыпать было горько.

Часть шестая. ГОСТИ

В половине двенадцатого меня разбудил свекор. Он пришел не один.

Я сидела на краю постели в купальном халате с ощущением не затихшего во сне горя и тупо смотрела на Алексея Палыча и незнакомца.

— Знакомься, — сказал Алексей Палыч, — это мой друг, замечательный человек и экстрасенс…