День цветения

— Благодарю вас. Я подумаю. До свидания, господин Палахар.

— Прощайте, госпожа Треверра.

Он выделил голосом это "прощайте". Уезжает? Дед решил отказаться от его услуг? Я поднялась со стула. От резкого движения в висках заломило с новой силой, перед глазами поплыли черные круги. Стараясь особенно не кукожиться и не шаркать ногами, я покинула дознавательскую комнату.

Эрвел поднялся мне навстречу из ниши напротив двери. Старший любящий брат. Раньше я не замечала в нем такой родственной заботы.

— Ты как, сестренка? Он тебя допрашивал?

— Скорее распрашивал. Не помню.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю.

Брат достал из-за пазухи серый пушистый сверток. Расправил и накинул мне на плечи.

— Твоя шаль. Я зашел в Ладараву, что-нибудь теплое тебе поискать. Тебя все еще трясет?

— Немного.

Тильская пуховая шаль, серая с бело-рыжим рисунком. Завитки, пологие волны, полосы разной ширины. Ласкающие глаз, теплые, теплые, теплые… Ирги. Это ты? Мне так не хватало тебя там, в пещере…

— Пойдем в комнату. Я уложу тебя.

Он подхватил меня на руки и понес по коридору. Озноб продолжался. У меня явно начиналась какая-то малоприятная хворь, однако хладнокровно ставить себе диагноз, и тем более лечиться я не собиралась. Пусть мне будет плохо. И даже еще хуже…

Эрвел притащил меня в комнату, уложил на кровать.

— Попробуй заснуть.

— Я не хочу спать.

— Надо. Надо заснуть. На тебя смотреть страшно… я хотел сказать, ты бледная, просто ужас. Может, выпьешь какого-нибудь лекарства? Я принесу твою аптечку.

— Не хочу… Эрвел.

— Что, сестренка?

— Не уходи. Посиди со мной.

— Конечно, родная.

"Родная". Так называл меня Стуро — на найлерте, не на лиранате. Странно. Разве человек может быть родней аблису?

Лицо брата сморщила улыбка, полная боли. Он сел на постель, закинув край покрывала мне на ноги. Его жалость отнимала у меня последние силы.

— Поесть хочешь? Давай я сюда принесу.

— Не надо.

— Горячего молока?

— Эрвел, мне ничего не нужно.

— А выпить? Вина? Я подогрею, с пряностями, с лимоном…

Вина? Вина… неплохо бы… Может, удастся забыться.

— Да. Вина принеси.

— Сейчас, я быстро!

Он выбежал, оставив ширму отодвинутой. Я повернула голову на подушке и уткнулась лицом в складки шали. Бесплотное прикосновение, ладонь призрака. Невесомая и горячая, рука человеческая не может быть такой горячей… Ирги, приди ко мне. Я хочу с тобою поговорить.

Скрипнула дверь, маленькая угловатая тень в черном скользнула в комнату. Воровато приблизилась. Тяжелый плащ раздвинулся, из-под него блеснула белоснежная риза.

— Ну, — шепнул Рейгред, — и до чего вы договорились?

— С Эрвелом? — не поняла я.

Младший любящий брат нетерпеливо нахмурился.

— С дознавателем! Ты ведь беседовала с дознавателем, правда?

У дознавателя было усталое, немного брезгливое выражение лица. Ему все надоело. Он хотел поскорее избавиться от Треверров и от их проклятых проблем.

— Он посоветовал мне быть осторожнее.

— Совершенно верно. А я тебе советую уезжать прямо сейчас, — он плюхнулся на кровать, на то место, с которого только что встал Эрвел, — С Имори уже все оговорено, он соберет припасы, кое-что из одежки, оседлает лошадей. Выходи к полуночи во внешний двор. Поедете в Бессмараг. А стражу на воротах… — он пошарил за пазухой, вытащил кошель и бросил мне на живот, — стражу на воротах банально подкупите. Здесь немного, больше украсть мне не удалось, но, надеюсь, на взятку хватит. Может, у тебя еще что-нибудь в Ладараве спрятано? Ты скажи, я сбегаю, поищу, пока время есть.

Я сомкнула веки. Как роскошно, восхитительно болит голова!

— Я никуда не поеду без Мотылька. Если он погиб, я вообще никуда не поеду.

— Не особенно расчитывай на Мельхиора. Останешься — добавишь ему лишней мороки. Так и так репутация твоя ни в какие ворота…

— Вот и хорошо. Пусть на меня вешают всех убийц… то есть, все убийства…

— Сестра, — он наклонился, заглядывая мне в лицо, — разве на Мотыльке свет клином сошелся? Осталось твое дело, Альсарена, ты ведь хотела доучиться, стать настоящей марантиной, спасать человеческие жизни, разве нет?

Существование священно. Существование, сиречь страдание, боль бесконечная. Я не желаю страдать сама и причинять страдание другим. Надо терпеть? Это неправда. Это враки, что боль очищает и возвышает. Сие испытание слишком жестоко и цель его не оправдывает. Царствие Небесное не стоит такой боли.

— Не упрямься, — уговаривал брат, — поезжай в Бессмараг. Хотя бы переждешь какое-то время, пока здесь шум не поутихнет, потом вернешься. Ну ради меня. Представь, каково мне будет, когда пойдет слух, что сестра моя — ведьма?

Дверь распахнулась, явился Эрвел с дымящимся ковшом в руке.

— Та-ак… Чего теперь тебе надо? А ну, пошел вон!

Это он Рейгреду? Младшенькому, любимцу семьи?

— Ухожу, ухожу, — забормотал тот, слезая с постели, — ну, ты поняла? — шепотом, мне, — давай, соберись, возьми себя в руки. Другого случая может не представится.

— Пшел вон, я сказал! Не слушай его, сестренка, он опять играет.

Свирепо косясь на мальчишку, Эрвел прошагал к столу, поставил ковш. Полез в шкафчик, достал пару бокалов.

— Он у нас все время всех играет. Он у нас самый умный.