День цветения

И посмотрел эдак пренебрежительно, и усмехнулся, дескать, инг он инг и есть, круглоголовых подпевала, только с виду смел да силен, а как пятки подпекло — себя позабыл от страха. И ты, дескать, заморыш ингский, ни два ни полтора, ни рыба ни мясо, получи от господ своих пряник за верную службу. Я и расспрашивать его не стал, сразу в дом побег, к кладовым, где батька в прошлый раз сидел.

И точно, гляжу — под факелом Малец, стражник наш, спиной дверь подпирает, ноги поперек прохода вытянул. И меч его рядышком к стенке прислонен.

— Эй, — окликает, — Летери, мальчуган, куды летишь, нос расквасишь! Сюды, — говорит, — тормози!

И лыбится. Малец — это вам не Сверчок-пустозвон, Малец — парень свой, веселый да приветливый.

— До папки прибежал? — говорит, — ниче, не боись, скоро выпустят папку твово, только господин капитан с отрядом обратно возвернутся, так сразу и выпустят.

Я на его так и вытаращился.

— Господин Ульганар? — переспрашиваю.

— Э, — смеется Малец, — да ты, никак, не знаешь ничего? Драконид-то наш объявился чуть заполдень, от убивца, значит, сбег, с господином Мельхиором разговор имел, и господин Мельхиор с им два отряда послал, чтоб убивца, значит, прямо в логове его и схватить. С такого дела, сдается мне, не будет господин Мельхиор обиду копить, да и выпустит Имори нашего, вина-то его небольшая, а коли удача лицом повернулась, то чего ж зазря мужика в темной мариновать?

Тут из-за двери зашуршало и батькин голос послышался:

— Малец, — батька говорит, — пусти-ка ко мне паренька парой слов перемолвиться.

— И то верно, — кивает Малец и засов отодвигает, — вы чирикайте себе, а скоро и Глазастый придет, принесет чой-нито выпить. Для сугреву, да и за капитанов поход заодно, ага?

Впустил он меня в каморку темную, и батька меня скоренько сгреб и к себе притиснул.

— Зачем явился? — говорит, а сам на руки меня подхватил и тискает как пятилетнего, — Я ж тебе что велел? Я ж тебе велел у бабки сидеть. Куда ж бабка-то смотрела?

Тут я ему все и выдал. Все как есть рассказал, и про господина Ульганара тож.

— Он за госпожой сюда приходил, — объясняю, — эт колдун его научил, Господь свидетель. Украл капитан госпожу нашу, и обратно не возвернется.

— Вот как, — батька говорит, — ишь ты, значит вовсе не молодой господин Рейгред доброе дело сделал, убивец, значит… Не хватились пока, выходит, госпожи?

Я головой замотал, и тут он меня к двери отпихнул.

— Уходи, — шепчет, — уходи скорее. Нечего тебе здесь делать.

— Бать, — говорю, — да как же? Куда я пойду? В доме-то пусто!

— Проваливай отсюда сейчас же. Жди Радвару, — а голос у его злой такой, отчаянный, — И не приходи сюда больше. Никогда. Слышишь? — и опять к себе прижал, сильно, аж дух перехватило, — Летери, голубчик мой родименький, прости, если обижал, за все прости, помолись за меня… — и опять отпихнул, отвернулся, — Малец! — кричит, а голос так и гуляет, — Малец! Забирай парня, побалакали мы.

— Бать, а бать… — я было заныл, батьку моего нытье да слезы завсегда пробирали, а тут не до того ему, отвернулся, глаза прячет. Малец дверь распахнул, смотрю — по коридору Глазастый топает, и кувшин здоровущий у его в руках, а на пальце три кружки болтаются.

— Все, — говорит Малец, — двигай отсюдова, парень. Мы тут с твоим батькой тоже побалакать хотим.

Вывел меня за порог, а тут по коридору опять топот — да поспешный такой, и еще слышу — оружие лязгает.

— Хваты, никак, — Глазастый говорит.

— Во! — Малец палец поднял, — Небось с приказом. Ослобождать тебя, Имори. Держи кружку.

Хваты из-за угла показались, Малец с Глазастым поздаровались в два голоса, а те словно бы и не слышат. А батька через стражниковы головы прямо мне в глаза взглянул — меня так в темный угол и отмело.

Подошли хваты, ни слова единого не сказав, кувшин и кружки из рук повышибли, Малец завякал что-то, и по шее тотчас схлопотал, без всяких разъяснений. Развернули хваты всех троих к стене таким способом, чтоб те ладонями в камень уперлись, да ноги расставили, обхлопали со всех боков, споро так, деловито, а у стражников оружие отстегнули. Ни крику, ни ругани, Малец с Глазастым, да и батька мой смирнехонько стояли, друг на друга не глядючи. И такая жуть на меня нашла, Господи!..

Так ведь, глазом не моргнув, прибьют насмерть, и спросить не подумают — зачем, за что… Стоит господину Мельхиору пальцем шевельнуть… ой, мама моя, что выходит-то? Выходит-то, он и шевельнул… пальцем своим, в смысле…

И сидел я в углу, сидел и моргал только, да горло у меня все норовило в узел затянуться. Потом батьку опять в кладовку затолкали, засов в скобы воткнули, один хват на страже остался, а двое Глазастого с Мальцом увели. Пороть небось. На конюшню.

Вытер я глаза, вылез из угла, да попытался было мимо проскользнуть. А хват, что на страже встал, как гаркнет:

— А ну, пацан, прибери здесь!

Я — что? Я слуга послушный, я все осколки подобрал, а что носом шмыгал, так это продуло меня просто…

— Счас, — говорю, — тряпку принесу…

И побег прочь поскорее.