День Валлума (СИ)

Без точной установки, турианка перескочила с этой мысли на воспоминания о том, как тураинцы лечат злокачественные образования. Не смотря на свою радиоактивную устойчивость и повышенный метаболизм, подобные болезни не были редкостью, но пациенты имели возможность успешно излечиться. Но, учитывая тяжелое положение семьи Каринирисов, Вирибис был пленником своего недуга. Но почему, он, вообще, болен? Он не был стариком, и внешний вид не давал возможности даже подумать, что парень чем-то серьезно болен. Новая несправедливость этого жесткого мира, наряду с непонятным поступком террористов, нарисовалась в мыслях юной турианки сама собой. У него не было матери. Она каким-то образом погибла. И… может быть, она стала жертвой этой же болезни, а Вирибис получил её по наследству. С каждым новым выводом, Ори всё дальше загоняла себя в тоску. Придя к подобному заключению, она почувствовала, как внутри зарождается сожаление. Это не была та жалость, которую она могла испытать к порванным недавно купленным штанам и куртке, и совершенно не то чувство, которое она помнила со дня, когда родителей известили о скором переводе с Палавена на отдаленные рубежи Иерархии. Это было нечто иное и откровенно большое, сжимающее сердце и заставляющее серьезно думать. Слезы снова сдавили дыхание, но теперь она плакала украдкой, так чтобы никто не смог разглядеть, что, на самом деле, она не спит, уткнувшись лицом в сложенные на коленях руки.

Если Вирибис еще и пытался уснуть сначала, то очень быстро с разных фронтов его начали атаковать мысли, одна неприятнее другой: «То, что это теракт, уже очевидно, но кто мог быть способен на такое? Разнесло целый торговый центр, и почти все, кто в нем был, погибли. Кому это вообще может быть нужно? Теракты и раньше происходили, но не такого масштаба и не с таким количеством жертв. Это были радикалы, которые вообще непонятно, за что сражаются, они просто периодически вылезали и кого-то убивали. Нет, это точно не они, нет у них такого ресурса, чтобы устроить такой взрыв. А что если этот торговый центр — только вершина айсберга? Он сильно разрушен только с одной стороны, то есть взрыв был с той стороны, и он должен был быть очень сильным. Значит, жертв еще больше? И соседние дома тоже разрушены? Это ужасно, кому это надо?»

Вирибис невольно поежился, и глаза его распахнулись широко, устремившись куда-то в бесконечность, от следующей мысли, посетившей его голову: «А что, если Ори права, и это сепаратисты? Очевидно, что Иерархия точно такого сделать не могла, а больше просто некому. А у оппозиции и народу много, и денег. Это что же получается, идеи, за которыми я шел всю сознательную жизнь, закончились убийством десятков людей? Или даже сотен? Куда ж мне идти-то теперь со своими взглядами? А если это они, то Иерархия точно начнет полномасштабную операцию по выкашиванию оппозиционеров. Причем, всех без разбора, то есть и меня, я же даже иногда им помогал. Придут к нам домой солдаты, все перевернут вверх-дном и будут допрашивать отца, пока я тут сижу. Они знают, точно знают. А идти мне некуда, кроме как домой, прямиком попав им в руки. Не может быть, чтобы сепаратисты так сделали. Они ж меня бросили. Они всех бросили, кто хотел другой жизни, но не хотел убивать. А сколько таких вообще было-то? Если абсолютное большинство в одном только Клунги так или иначе связаны с оппозиционерами. Они знали, что будет теракт? Если знали, то как они утаили от меня? И почему не предотвратили? А если не знали, что они теперь будут делать, когда поймут, за кем шли? Хотя к ним тоже придут солдаты и или расстреляют на месте без суда и следствия, или посадят в тюрьму. Вот так это все и кончится. Идти некуда, я больше никому не нужен, оппозиционеры меня кинули, они не оппозиционеры никакие, а террористы, но ведь я не террорист… Солдаты пристрелят до того, как я умру от рака, за то, что даже не знал, за кем иду. Наконец-то, умру, но точно не так, как я мог бы представить свою смерть, а все, кто выжил и знал меня, будут помнить меня как террориста, которым я даже близко не был… Вот это да…»

Вирибис поймал себя на мысли, что становилось то ли еще холоднее, то ли это от потери крови, то ли и то, и то, но он уже почти не чувствует окоченевшие пальцы. Только сейчас он понял, что не удосужился подобрать свою верхнюю одежду, хотя она вряд ли высохла. Попробовать стоило, а то уже даже трясти начинает. Он молча приподнялся, дотянулся впотьмах до своей безрукавки и футболки. Они были все еще влажные, так что надевать смысла не было. Парень скомкал одежду и сделал из нее подушку, после чего завернулся в одеяло как в лаваш. Холод пробирал до костей, но такая конструкция, когда турианец именно завернут в одеяло, а не просто накрыт им, лежа на холодном полу, немного начала помогать.