День всех пропавших

– Элиза моя, – приветствует он. На заднем плане слышится «хмф!» и хлопанье дверью, а также тихое бормотание записанных голосов из подкаста.

– Твоя мать только что упорхнула. «Упорхнула» – подходящее слово?

– Для Ima? Пожалуй, да.

– Обычно ты не звонишь, если есть шанс, что мать дома.

– Я не помню, есть ли сегодня в книжном клубе понедельник.

– Элиза…

– Ты когда-нибудь волновался, не обращается ли Клифф со мной плохо?

Съеживаюсь и закусываю губу. Стоило сформулировать получше.

Наступает долгая пауза. В конце концов отец останавливает проигрывающийся на заднем плане подкаст.

– Нет, – наконец произносит он. – Я знал, что он плохо с тобой обращается. Меня беспокоило, носит ли это физический характер.

– Aba…

– Элиза, ты не видела, сколькими способами Клифф причинял тебе боль. – Отец вздыхает. – Мы с Широй были вне себя, но ты не замечала. Он изолировал тебя от людей, решал, кто может тебя окружать. И постоянно отпускал мелкие замечания насчет твоей работы, которые должны были сойти за шутки, но воспринимались иначе. Таким же образом он делал замечания каждый раз во время еды, и в результате ты так похудела… И вся эта суматоха насчет свадьбы… ты выглядела очень несчастной, ahuva[66], однако он так искажал твое восприятие всего, что ты понятия не имела, что правильно, а что нет…

– Мне следовало понять истинное положение дел… – шепчу я.

– Как? Неважно, научилась ли ты различать это в других, – когда речь о тебе самой, все совсем иначе. Клифф действовал очень грамотно, не вываливал все разом. Добивался своего постепенно – так, что ты не замечала. И никогда бы не заметила, Элиза. Потому что не только он обрабатывал тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоя мать занималась этим всю твою жизнь.

– …Aba?

– Элиза Адия Стерлинг, я горжусь, что знаю такую женщину, как ты. Горжусь называть тебя своей дочерью. Ты не заслуживала такого отношения со стороны матери. Я должен был тщательнее тебя оберегать.

Он издает порывистый вздох и продолжает голосом, полным боли и вины:

– Я думал, она перестанет, когда ты вырастешь. Она же не могла не видеть, какой ты замечательный человек. Такой умный, добрый, готовый помочь другим… Такой жизнерадостный и веселый, словно смех во плоти… Чудо, радость для окружающих. Она должна была увидеть. Я не мог понять, почему она не замечает. Когда ты поступила в среднюю школу, я начал всерьез рассматривать перспективу развода. Я любил ее, однако она так унижала тебя…

– Но потом отец Ширы…

– Да, именно. Ты проводила время с Широй и Сойерами-Леви, помогала им. Хорошо, что ты этим занималась, однако я не мог взвалить на тебя дополнительный груз. Не мог вызвать в тебе страх, что тебя отнимут. К тому же знаешь – ситуация в судах меняется к лучшему, но очень многие по-прежнему считают, что ребенок должен оставаться с матерью. Если б я развелся, а она получила опеку над тобой, все стало бы только хуже. И, как я думал, через несколько лет ты уедешь в колледж, а потом…

Отец вздыхает.

– Мне следовало тщательнее оберегать тебя. Ты так привыкла к подобному отношению со стороны матери, что, естественно, не распознала, когда появился парень и под обаятельной маской занялся тем же самым. Ты была очень уязвима именно к подобным мужчинам, потому что провела всю жизнь в попытке понять, почему мать, по-видимому, не любила тебя.

– Это так? – всхлипываю я, вытирая лицо; на пальцах остаются мокрые следы. И когда это я начала плакать? – Aba, она любит меня?

– Она отчаянно любила идею наличия дочери, но никогда не знала тебя, Элиза. Не знала, какая ты потрясающая дочь.

Если отбросить завесу слов, которую сплел мой мягкосердечный отец, это означает «нет». Не успеваю прикрыть рот ладонью, как из него вырывается всхлип. Отец слышит. Ну разумеется.

– Ahuva, мне очень жаль. Но не забывай: тебя очень любят. Любим я, Шира, все Сойеры-Леви. Илла никогда не переставала называть тебя дочерью – блондинистой близняшкой Ширы. Тебя любят больше, чем когда-либо любили твою мать, потому что ты любишь нас в ответ. Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется. Знаешь, как я гордился, когда ты бросила Клиффа? Гордился, что противостояла и ему, и матери? Знаешь, как я горжусь сейчас, что ты набралась смелости снова полюбить, причем такого хорошего человека?

Слышу, как входная дверь открывается и закрывается. Через секунду в спальне появляется Прия, сбрасывает туфли и взбирается на кровать рядом со мной. Пока ничего не говорит, просто прижимается ближе, пока я плачу в трубку.

– Почему ты остался с матерью? Если знал это так давно…

– Потому что у нее больше никого нет, – просто отвечает отец. – Она так далеко оттолкнула всех остальных, что никого не осталось. Даже книжный клуб терпеть ее не может, но она продолжает туда ходить, потому что благодаря этому может изображать жертву, а это делает ее… – он пытается подыскать подходящее слово, – …удовлетворенной? Она может быть счастливой, только будучи несчастной.

На мгновение повисает тишина, затем отец спрашивает:

– Элиза, почему ты подняла эту тему? С Брэндоном всё в порядке?

– Дело… в этом времени года… но еще…