Денежные короли. Эпическая история еврейских иммигрантов, преобразовавших Уолл-стрит и сформировавших современную Америку

Пока Эрик служил на военных театрах Европы и Северной Африки, Макс провел последние годы жизни в написании и переписывании мемуаров, словно пытаясь осмыслить неожиданный путь, который проделала его жизнь. Он дожил до крушения Гитлера и нацизма, хотя в Германию так и не вернулся. Он умер в конце 1946 года, через два месяца после завершения Нюрнбергского процесса. Он был похоронен на кладбище Сонная Лощина в Вестчестере рядом со своим братом Паулем.

* * *

Банк Варбурга чудом пережил гитлеровский режим: в конце 1940-х годов Эрик вернул себе место в фирме, и ее название было восстановлено. Сын Эрика, Макс, названный в честь деда, позже занял свое место в семейном бизнесе, ознаменовав собой шестое поколение семейного руководства. Спустя более двух столетий после своего основания M.M. Warburg продолжает работать из своей давней штаб-квартиры на Фердинандштрассе, тихой улочке в квартале от озера Иннер Альстер.

Невероятно, но M.M. Warburg пережил Kuhn Loeb, который стал жертвой тех же превратностей индустрии, которые уничтожили имена многих известных финансовых домов. Переломный момент наступил в 1969 году, когда смелое десятилетнее инвестиционно-банковское партнерство Donaldson, Lufkin & Jenrette подало заявку на IPO, оспорив старое правило Нью-Йоркской фондовой биржи, запрещавшее фирмам-участникам выходить на биржу. Отмена этого запрета и другие финансовые реформы, введенные после Великой депрессии, вызвали оргию слияний и размещений акций, разрушив модель партнерства, которая связывала фирмы и семьи на протяжении более века, и радикально изменив стимулы и терпимость к риску крупнейших игроков Уолл-стрит. Эти новые фирмы теперь отвечали перед акционерами, а не перед партнерами, ревностно охранявшими фирмы, которые носили имена их семей. «Старые времена инвестиционного банкинга сегодня уже не существуют», — размышляет Дэвид Шифф, правнук Джейкоба и бывший партнер Kuhn Loeb. «Конечно же, ваше рукопожатие означало ваше слово. Так было в большинстве фирм, во всяком случае, в старых фирмах. Но сегодня это, конечно, не так. Думаю, это ушло в прошлое, когда Donaldson Lufkin стала публичной».

В конце 1977 года компания Kuhn Loeb, по-прежнему высоко ценившаяся, но испытывавшая трудности в борьбе за бизнес с более крупными конкурентами, попыталась найти убежище в слиянии с Lehman Brothers. Это была несчастливая пара, отмеченная столкновением выдающихся личностей и противоположных взглядов. В начале 1980-х годов объединенная компания, известная как Lehman Brothers Kuhn Loeb, снова слилась, продав себя за 360 миллионов долларов компании Shearson, брокерскому подразделению American Express. Новая компания была названа Shearson Lehman, а имя Kuhn Loeb, более века являвшееся неотъемлемой частью Уолл-стрит, было практически стерто. Несколько лет спустя бывший партнер Lehman Уильям К. Моррис возглавил поглощение J. & W. Seligman & Co., выкупив акции сорока трех партнеров фирмы. (Позже компания была куплена Ameriprise Financial).

В начале 1990-х годов Lehman Brothers вновь появилась на свет, став публичной компанией. К этому времени она была уже просто торговой маркой и не имела никакого сходства с партнерством, созданным Эмануэлем и Майером Леманами. Их потомки были в ужасе от бесславного краха инвестиционного банка в 2008 году, связывая имя Lehman с безрассудной финансовой практикой, которая помогла разжечь финансовый крах. Из могущественных немецко-еврейских финансовых домов, определивших эпоху американских финансов, только Goldman Sachs, который ждал 1999 года, чтобы выйти на биржу, пережил безумие консолидации и стал ведущим инвестиционным банком мира.

* * *

Задолго до того, как имя Kuhn Loeb исчезло с Уолл-стрит, память о Джейкобе Шиффе начала угасать. Человека со здоровым эго — а порой и с налетом самодовольства — казалось, мало заботило то, что его имя продолжает жить. После его смерти газета The New York Times попыталась и не смогла составить портрет основных филантропических пожертвований Шиффа «из-за их количества… и потому что многие из них были анонимными». Шифф также не пытался связать свое имя с инвестиционным банком, который он привел к международной славе.

Но независимо от того, знали они об этом или нет, магнаты, господствовавшие на Уолл-стрит в годы после смерти Шиффа, ходили в его тени. Наводя мосты между старым и новым миром, он определил период развития финансов и филантропии, из которого пророс современный мир, каким мы его знаем. Немногие могут претендовать на наследие вполовину столь же глубокое.

«Никто не может занять его место», — проповедовал через несколько дней после его смерти раввин и сионистский лидер Стивен Уайз, который в свое время осуждал удушающий контроль Шиффа над еврейской филантропией. «Никто не должен мечтать о том, чтобы занять его место — то место, к которому Шифф не стремился, то место власти, которое ему навязали…. Шифф ушел, и вместе с ним ушла эпоха Шиффа.»