Депрессия. Между абсурдом и чудом

После школы я поступила в вуз в областном центре. Свободных мест в общежитии не оказалось, пришлось снимать комнату и делить ее с другой девушкой. Хозяйка считала, что две кровати – излишняя роскошь, две тощие студентки вполне могут уместиться на одной. Было мучительно неловко делить постель с чужой, молчаливой и неприятной мне девицей.

В институте я продержалась месяца два. Не знаю, как описать мое тогдашнее помраченное состояние. Это так же трудно, как описать тягостный кошмар: вроде ничего страшного не происходит, а просыпаешься с чувством удушья и колотящимся сердцем и понимаешь, что побывал в аду и что ад и есть настоящая реальность, а вот этот вроде бы реальный мир – хрупкая иллюзия, тонкий лед под ногами. Только тут все наоборот, реальность сама была кошмаром.

Меня по сути не было, меня поглотила душевная боль. Она не была физической, но ощущалась так же сильно, как физическая. В голове ворочался осколок, впиваясь в сознание острыми краями. Я видела, как течет по улицам кровь. Это были не настоящие галлюцинации, я отдавала себе отчет в том, что кровь не настоящая. Галлюцинация накладывалась на реальность полупрозрачным слоем. Это была болезнь, но я об этом не догадывалась, я считала себя ущербной и испытывала постоянное чувство вины за собственную ущербность. Когда болит рука, ты не стыдишься этого. Но когда больно сознание, как отделить себя от болезни?

Однажды я не выдержала, позвонила родителям и сказала, что больше не могу и еду домой. Так закончился мой первый опыт самостоятельной жизни.

На следующий год мне удалось поступить в московский вуз, совсем новый, только что вылупившийся. Там открылись новые для того времени специальности: менеджмент, социальная работа, психология. Студентам предоставили общежитие, и оно оказалось комфортным. Бытовой комфорт почему-то всегда был важен для выживания и сильно влиял на душевное состояние.

Училась я так себе. Часто по утрам не могла заставить себя встать и пойти на лекцию. Каждое пробуждение – как удар под дых. Чувство абсурдности, неправильности жизни обрушивалось невыносимой тяжестью. Наверно, нечто похожее испытывает человек, переживший утрату; он забылся сном, но первые же мгновенья после пробуждения напоминают ему о случившейся беде, и единственное, чего он жаждет – вернуться обратно в сон, в блаженное небытие, и желательно навсегда.

А когда все же выбиралась на лекцию, то высиживала ее с трудом: тревога и тоска скручивали внутренности узлом, так что становилось физически больно. Поэтому большую часть лекций я пропустила, вместо этого читала детективы, книги по философии и еще много всего. После особенно хороших книг делалось особенно плохо, хуже всего – от Набокова и Маркеса. Поэтому в основном я читала детективы. В детективах смерть – не трагедия, а всего лишь часть игры, элемент головоломки. Было нечто успокаивающее в таком отношении к смерти.

Интенсивность боли при чтении стихов до сих пор – верный критерий их качества. Если не больно – значит, стихи плохие.

Интерес к учебе я потеряла примерно на втором курсе. Когда-то в доинститутскую эпоху я наивно полагала, что наука может объяснить мир и сознание. Но привычная, усвоенная еще в школе картина мира оказалась сплошным надувательством и рухнула как картонная декорация. Величайшее чудо – человеческий разум – наука низвела к убогому описанию высшей нервной деятельности, подменила суть ярлыками и разложила их по полочкам: вот вам восприятие, вот память, вот речь. Некоторым ученым свойственно магическое мышление: давая имя непонятному явлению, они думаю, что получают над ним власть.

Зарубежные подходы типа психоанализа и бихевиоризма тоже ничего не прояснили, и все это очень напоминало известную притчу о слоне и слепцах. У меня возникло устойчивое отвращение к науке. Не к той, что заглядывает внутрь атома или клетки, а к той, что все самое удивительное и чудесное – зарождение жизни, природу сознания – толкует нелепо и смехотворно и выдает свою унылую трактовку за истину.

Перед сессиями мне каким-то чудом удавалось собраться с силами и подготовиться. То ли мне везло, то ли с нас не очень строго спрашивали. Учебная программа была новая, на нас ее только обкатывали.

Что же касается отношений, то тут тоже было сущее бедствие. Трудно строить приятельские отношения с людьми, когда у тебя, мягко говоря, низкая самооценка. Я не умела улыбаться, поддерживать беседу, флиртовать, смотреть людям в глаза. Даже собственный голос казался мне странным и неправильным.

Состояние при депрессии часто сравнивают с черной дырой, вызывающей сильный ужас. Это сравнение верно, именно так я обычно и воспринимала свое состояние. Ужас бывал фоновым и терпимым, а бывал и запредельным. Понятно, что никакая психика не в состоянии вынести запредельный ужас в течение длительного времени. Некоторые люди описывают приступы депрессии, при которых подобное состояние ужаса и вызванного им паралича воли длится неделями. Не могу представить, как такое можно вынести и не сойти с ума.