Депутатский запрос

— Оттого, что не сумеете. Лично ты не сумеешь распрощаться с привычкой командовать. Вы деловые люди эпохи НТР, вы распределили функций: вам — управлять, массе — исполнять, а это противно самой сути нашего общества. Никакие вы не новые, вы — рудимент старого волевого стиля, только там хоть энтузиазм признавали, а вы и его отбросили, положились только на свои инженерные головы.

— Однако ты выдал, братушка. Под корень, что называется, сечешь. Как тебя только в редакции держат?

— Давайте пить чай, — позвал Василий к столу. Слушая спор братьев, он все думал о Николае Третьем, которого вдруг потянуло вывернуться перед ним наизнанку. А если бы было так, как говорит Ваня, ведь не дошел бы Третий до такого состояния. Обиду можно затаить на одного человека, на мир долго не позлишься. — Я думаю, Ванюха все-таки прав. Нельзя нам дальше жить бессловесными. Нельзя, братушки. Вас ведь тоже коробит, когда ума вашего не спрашивают. А мы на своей земле живем, кормимся с нее. Хотим же мы чего-то! Хотим, ребята, и немало — не владельцами земли числиться, а хозяевами на ней быть…

— Та-ак, — протянул Петр. — А вы тут, я вижу, славно спелись. Под звонкие фразы о коллективе, о хозяине замахнулись на основу экономики. Да-да, на прибыль замахнулись. Вам желательно так: государству — копеечку, себе — тыщу. И мне положить рублишко, коль сочтете нужным. Это, Ваня, называется анархо-синдикализмом.

— Ну, если тебя потянуло на определения, то это будет не анархо-синдикализм, а «строй цивилизованных кооператоров». Надеюсь, помнишь, чей это завет? Ленинский. И это действительно, как ты говоришь, на поверхности дня. Не только дебатируется, но и на практике отрабатывается. Называется самофинансированием. Но дело не в названии, дело вот в ком — в Василии Глыбине, в его самосознании. Он устал быть поденщиком. В сущности, и ты, Петр, устал не от нарушений Князева, а от той же поденщины.

Глыбин, слушая Ивана, думал, что на этот раз миром у него с Петром не кончится, они настолько разошлись, что и родственные отношения им уже не помогут. Право нашло на право. Становилось ясно: Стремутка не может далее управлять по-старому, а он, Глыбин, не хочет жить по-старому.

Март — апрель 1985 года

ТОЛЬКО И ВСЕГО (О времени и о себе) Повествование в очерках

I. СЕБЕЖ

22 июля 1984 года

Все, что было в моей жизни до сентября 1949 года — школа, война, опять школа, — было, как я теперь думаю, приуготовлением к Себежу. Я должен был встретить на своем пути этот край, этот город, это село Глембочино. Встреча произошла так.

В Бежаницах вышел конфликт. Я не подчинился начальству, пожелавшему видеть меня в качестве районного чиновника, и оно, начальство, сместило меня за это с должности директора семилетки. Сместило в духе того времени: не мытьем, так катаньем, то есть, не издав приказа о моем смещении, прислало в школу нового директора, поставив нас обоих в затруднительное положение.

На районную учительскую конференцию мы приехали оба, отсидели день в зале, выслушав доклад, в котором ни старый, ни новый не были помянуты, видимо, по той причине, что о новом еще нечего говорить, старый же не стоил того, чтобы о нем говорить, а вечером я пошел к начальству и спросил: «И что дальше?» Мое начальство пошло к своему начальству и вернулось с ответом: «Пусть-катится на все четыре стороны».

Я покатился… в облоно за новым назначением, и, хотя был предпоследний день августа, мне, вероятно, нашли бы место в какой-нибудь неукомплектованной школе, но на моем пути возникла судьба в образе Ивана Ивановича, фронтового офицера на протезе, и бесцеремонно изрекла: «Иди ко мне!» — «В контору, что ли?» — спросил я, узнав, что он заведует сектором детских домов. «В детдом. Директором. В школе тебе тесно, я же вижу». — «Что именно ты видишь?» — «Малые возможности для твоей натуры».

И я поехал в Себеж. Сначала поглядеть, что там такое. Поезд шел часов пять, да от города до села, как мне сказали на вокзале, три часа пехотным шагом — время подумать было. А дума одна: что бы ни увидел, соглашаться надо — там дети! Иван Иванович сказал, что детдому четыре года, а директоров… меня пятого посылает.

27 июля 1984 года

Кончилась юбилейная неделя: вечера, речи, тосты… Вымотался, как на гонке. А финиш — шестьдесят! Вот и потянуло вспомнить да поразмыслить, что же было на том «марафоне» длиною в целых шестьдесят лет…

* * *

С поезда я сошел ранним-ранним утром. Огляделся. Вокзальчик — деревянный барак, врезанный в склон горы, туда ведет дощатая лестница. Несколько домиков в садах. Прирельсовый склад. Взорванная водокачка. Справа горы, и слева горы. Гравийная, в лужах, дорога повела меня влево и вверх. Поднялся на гору — и…