Депутатский запрос

Вечером была телепередача «Что? Где? Когда?». Зрители — вопросы, знатоки — ответы. Знатоки на этот раз молодежь. Из семи вопросов правильный ответ на один. Общая особенность молодых знатоков: большая начитанность, нахватанность и исключительно малая житейская сообразительность. У них нет знания народного опыта, нет и своего житейского. Хотя ответ виден в вопросе: срез бревна подсказывал ответ в годичных кольцах, сковородка с маслом — линию горизонта, жир на кухонном столе — ускорение варки картофеля и т. д. Так нечаянно телепередача показала главную черту образованной молодежи: знаний много, опыта — никакого!

* * *

Письмо я получил в Ленинграде, будучи слушателем Высшей партийной школы. То, что было в конверте, и письмом-то назвать нельзя, скорее, это был каверзный вопрос из тех, которые задают ныне телезрители «знатокам». На тетрадной страничке нарисовано карандашом что-то бесформенное, отдаленно похожее на картофелину, и подписано: «Это — корова». Далее чернилами: «Если вы тот самый Иван Афанасьевич, которого я разыскиваю, тогда по рисунку узнаете, кто вам пишет и ответите мне по адресу: город Чехов, ИТВ».

И тут вдруг случилось чудо, которого я до сих пор не могу объяснить. Чудо с памятью. Не только моей, но и ее. С нашей памятью. Как мог у взрослого и у ребенка отложиться пустячный случай-забава, один из тех, какие бывали у нас почти каждый день, — который столько лет будет тлеть под золой времени и однажды вспыхнет озарением и согреет две души.

Глядя на картофелину-корову, я до мельчайших подробностей вспомнил тот день. Это было в мою первую детдомовскую зиму. При всей тогдашней нужде в бумаге и карандашах я все-таки выкроил несколько тетрадок для малышей. Их у нас было человек тридцать, и жили они в отдельном домике-пятистенке, в большей половине спали, в меньшей обедали и играли, там стояли низенькие столики с табуреточками. По два-три раза на дню я заходил к малышам, маленькие человечки более других нуждались в том, чтобы… подержаться за взрослого. Да, именно подержаться: за руку, за полу шинели, за штанину. На руке пять пальцев, так они, эти человечки, делили руку на пятерых — каждому по пальцу. Надо было набраться терпения, сидеть на крохотном стульчике, отдав себя целиком на ощупывание, подергивание, поглаживание, слушать писк и ссоры, пока им не надоест это занятие, а тогда уж говорить о деле, с которым пришел. Чаще всего такое сидение и было главным делом. Тогда я не обосновывал это занятие никакими педагогически-психологическими законами, просто чувствовал, что ребенку надо «поползать» по отцу, подергать его, побаловаться. Их души надо было оттаивать, отогревать не словом, пусть теплым и ласковым, а в первую очередь ощущением тепла и ласки. Теперь понимаю, что означает «держание» малыша за штанину отца или подол матери: поднимался с четверенек человек! Обретал уверенность, видел опору, вырабатывал устойчивость. И потом: не текли ли по пяти пальцам к пяти малышам какие-то мои биотоки? Ведь чувствуем же мы, взрослые, по рукопожатию, что за человек перед нами. Рука может быть холодной, равнодушной, жесткой, сердитой, доброй, нежной, теплой, ласковой… Прикосновение — сильнейшее средство воспитания! Я вспомню о своих малышах в разговоре с прославленным председателем колхоза, и выйдет у нас горячий спор, о котором расскажу через несколько страниц, а сейчас вернусь к занятию рисованием…

Так вот, с трудом выкроенные тетрадки я разорвал на листочки и отдал воспитателям дошкольной группы для занятий рисованием. Прихожу однажды в группу и вижу: рисуют. Сажусь к столу, под правой рукой у меня черненькая Ася, под левой — беленькая Томка по прозванию Кнопка, спрашиваю, что они нарисовали. Что было у Томки, уже никакой силой не вспомнить, а вот Асин рисунок…

— Что ты нарисовала, Ася?

— Это — корова. — И глядят на меня две черные миндалины исподлобья, напряженные, ждущие, готовые вот-вот и слезами налиться, и радостью вспыхнуть, и губы вижу, плотно сомкнутые, чуть-чуть капризные, или искривятся сейчас горько, или раскроются в улыбке — она редко, очень редко улыбается, но у нее такая славная, застенчивая, тихая, без смеха, улыбка: Ася никогда не смеется.