Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Рукопашная, капитан, это жуткое зрелище. Это крайняя мера, когда боезапас закончится или когда немцы, или мы выбивали друг друга из окопов и траншей. Там всё перемешано и не до стрельбы, своих можно задеть. Команда: «Примкнуть штыки!» Потом сотни глоток орут: «Ура!» и вперёд. Кто был на фронте, тот знает — смелого пуля обходит, а боязливому хоть в кусты схоронись — пуля найдёт. Это вам понятно, капитан?

— Так точно, товарищ генерал.

— Кстати, надеюсь вы хотя бы знаете, откуда к нам пришло это слово — «ура»? Думаю, не знаете. Это из тюрского наречия, а пришло на Русь с монголо-татарами. Слово «ур» переводится, как — ударь или бей! Русские дружины переняли это слово, как призыв к началу битвы, только чуть изменили на русский лад, и получилось протяжное — ура, бей супостата!

— Понятно, товарищ генерал.

— Хорошо. Идём дальше. Самое трудное тогда было — добежать до окопов противника, а там уж пошла работа — штык, приклад, нож и кровь, от которой сатанеешь, и тут уж не до хороших манер. Какой-то дикий, животный азарт, здесь или ты — или тебя. Мат рвётся из глотки, он как бы придаёт тебе силу и нагоняет страх на немцев — тут он к месту. И это вам понятно, капитан?

— Так точно, товарищ генерал.

— А если понятно, то скажите, — что вас заставляет в мирное время крыть похабщиной вашего подчинённого, зависимого от вас, который не может ответить тем же? Это же подлость, капитан. И после этого офицер государства Российского смеет говорить: «Честь имею!»? О какой чести вы говорите? Подумайте. Вам бы вспомнить офицеров царской армии, которые берегли свою честь и предпочитали смерть бесчестию. Это же так просто — уважать человека, даже солдата. Вы всё поняли?

— Так точно, товарищ генерал, — отвечает капитан Шевченко, причём, говорит это бодро, даже с каким-то задором.

Смотрит генерал на ротного и думает — ничего ты не понял. Сидит, подлец, и ухмыляется. Ещё потом будет хвастаться перед товарищами, как крыл матом генерала. Как же ему вдолбить, что право на уважение имеет только тот, кто уважает других. Думал, думал и решил — клин клином вышибают.

У Леонида Соболева есть рассказ, когда комиссар корабля на спор с боцманом Кирдягой крыли друг друга отборным матом по хронометру. Каким педагогом-психологом был генерал, сказать трудно, но то что потом произошло, ошеломило не только капитана, но и подполковника-кадровика.

Генерал выдержал паузу, и вдруг без всякого предисловия, со всего маха, ка-ак бухнет кулачищем по столу, да как загремит во весь голос напористо и грозно. Но как!

— Ах ты, хорёк недоношенный! Ты же… (трам-тарарам!..)

А потом! Только представьте, ровно пять минут крыл капитана такими матюжищами, что письмо запорожцев турецкому султану, это детская сказка про курочку Рябу. Ох, как же он его материл! Помянул всех святых, все рода войск, командиров и их распутных жён. Причём, мат был не какой-то убогий, лагерный, а истинно армейский, сочный и выразительный. А закончил так:

— Хорошо, что не тридцать седьмой год! Быть бы тебе… (трамтарарам!) на Колыме, или на фронте в штрафбате… (трам-тарарам!) племянник ты… (трам-тарарам!) и трёх крестителей!

Что интересно, капитан открыл рот как варежку, и с восхищением глядел на генерала, как на Елену Прекрасную. Понимал, что ему до генеральского уровня — расти и расти. Это только представить, и что интересно, за пять минут ни одного повтора!

Какой же ты могучий, наш русский язык! Но поразило капитана другое: он знал генерала давно и ни разу не слышал, чтобы он заматерился, тем более, оскорбил кого-нибудь из офицеров. При таком-то матерном багаже! Ну и дела.

— Что, капитан, — опять нормальным языком спрашивает генерал, — поняли, что в этом жанре мне не годитесь в подмётки?

— Так точно, товарищ генерал. Прошу вас извинить меня за недоразумение с телефонным разговором. Путаница произошла из-за фамилий. Готов понести любое наказание.

— Извинение принимается, — говорит генерал, — но без последствий наш разговор не останется. Дежурный телефонист уже получил взыскание за нарушение инструкции, но и вы не обольщайтесь. Во-первых, — вам надлежит разыскать книгу Леонида Соболева, и не просто прочитать про матершинника боцмана Помпея Ефимовича, но и законспектировать рассказ «Индивидуальный подход». Во-вторых, — ваша академия пока отодвигается.

— Со всем согласен, но разрешите уточнить два момента, товарищ генерал, это для меня очень важно.

— Уточняйте.

— Первое. Товарищ генерал, при таком-то багаже, как вы эти все слова можете удержать при себе, не хочется иной раз их выпустить наружу?

— Хороший вопрос, капитан. Ой, как иногда хочется, но у меня принцип, как и у Соболевского комиссара. Я когда-то матом крыл похлеще вас, но однажды на спор проиграл пари и дал слово мужчины — ни одного матерка, и слово держу. Ещё что у вас?

— Разрешите уточнить, надолго отодвигается академия?