Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Как плакал? Кто плакал? — опешила судья.

— Володька плакал, честное слово. Всё из-за этой несчастной утки, будь она не ладна.

— Заткнись! — вскочил со своей скамьи и закричал Володька, но судья его осадила и уже обращается к потерпевшему:

— Скажите Истомин, как вы оказались с ружьём на реке?

— В тот день я поехал погонять лисиц, у меня даже есть лицензия. Ничего не добыл, поэтому и решил заехал на Чарыш к ключу, там иногда подранки зимуют.

— У вас что, дома есть нечего? Вы что, подранков едите?

— Почему… Просто так… ради охотничьего интереса…

— А куда вы потом эту утку дели?

Тут соскакивает с места зять Истомина, Пётр Олегович, редактор газеты, и в полный голос почти кричит:

— Куда-куда! Домой притащил, есть не стали, рыбой воняет. Да и что там в ней есть — перья да кости. Собаке выбросили.

А сам красный, аж вспотел, потом буркнул дежурное «Извините», повернулся и вышел из зала. Прокурор опять за своё:

— Казанцев, а как к Ямщикову относятся в гараже?

— Нормально. Когда он к нам из заключения пришёл, сам всех сторонился. Дали ему разбитую машину. Он её раскидал и собрал заново. Ни у кого помощи не просил, всё сам. Даже инструмент себе сам сделал. Он кузнец и токарь неплохой, а на электросварке лучше нашего сварного орудует. Поначалу его никто на квартиру не брал, думали — если из тюрьмы, значит, бандит. Так он месяц у нас в гараже в кабине или в кузове ночевал. А сейчас у него всё в норме, недавно женился и уже подрастает пацанчик Олег. А в рейс с ним любой идёт.

— Почему любой идёт?

— Надёжный он. Если у кого-то случится поломка с машиной, он никогда не бросит в беде, всегда выручит.

— А выпивает?

— Кто сейчас не выпивает? Некоторые с пьяни выступают ещё похлеще. Да и выпивать стал редко, всё-таки у него семья.

Взяла слово дочь Истомина, Клавдия. Нажимала на мораль, рост преступности, требовала сурового наказания. Стращала — если суд не накажет по закону, то она это дело так не оставит.

Пошли совещаться. Вот уже идут с приговором. Что там присватали? Ох, и не завидная эта минута для того, кто сидит на дубовой скамье! И вот: «Именем Советской Социалистической…»

Пронесло. Штраф и возмещение причинённого ущерба.

Идёт по улице Володька с корешком Васькой, а тот всё ему выговаривает, никак не остынет.

— Чё ты лезешь туда, куда кобель свой хрен не пихал. Тебе больше других надо? Из-за какой-то утки мог срок схлопотать.

Тут ещё завгар, как с цепи сорвался, орёт и матерится:

— Какого чёрта прохлаждаетесь? Тут машин не хватает, а они, как провалились. Вы на часы посмотрите. Черти! Скорей бы на пенсию, чтоб отдохнуть от вас, оглоедов.

Но и завгара понять можно. Сейчас конец зимовки скота, надо срочно солому и корма везти, а они гуляют. Председатель пятый раз звонил, грозился голову оторвать. Володька всё это понимает. Стал перед завгаром извиняться, говорит ему:

— Ты, Петрович, не серчай. Я был в суде, и между делом, чуть не загудел на Колыму. Спасибо прокурору, первый раз в жизни не стал обижать. Сейчас еду, только путёвку возьму.

НЕОБЫЧНЫЙ ЮБИЛЕЙ

В зале заседаний сельхозуправления совещание шло уже третий час. Все устали, стоял гул, слушали невнимательно.

— Товарищи! Успокойтесь, потерпите немного. Скоро заканчиваем, — то и дело призывал к порядку начальник управления.

С этой перестройкой и реформами отвыкли от заседаний. Раньше райком с райисполкомом часто собирал руководителей, и попрбуй слово сказать против, что ты! Потом горя не оберёшся! И что удивительно, тогда всё казалось нормальным, а сейчас новое время, но перестройка и реформы ещё не закончились.

Но вот наконец заседание заканчивается. Начальник встал, просветлел лицом, потёр руки как с мороза и говорит:

— А сейчас у нас небольшое торжество, — зал замер и всё стихло, — вы уже знаете, что у Михаила Никитича, нашего главного зоотехника управления, сегодня очень знаменательная дата… юбилей, так сказать — пенсионный возраст — 60 лет!

Михаил Никитич в новом костюме, при галстуке (это в такую-то жарищу) по такому случаю сидит в первом ряду, весь в орденах, медалях и смущается от общего внимания.

— Прошу вас, пройдите на сцену. — приглашают его.

Поднимается Михаил Никитич, идёт. В зале оживление, аплодисменты. Все давно знают, что его будут провожать на пенсию. По этому случаю, кроме подарка от управления, сбросились мужики от себя, это по традиции. И ещё знают, что на берегу озера в берёзовой роще уже всё кипит, шипит и жарится. Даже привезённые столы уже готовы принять тридцать человек. Все ждут, чтобы скорее кончили эту бодягу, и всем расслабиться.

Но всё шло по порядку. Как всегда и цветы, и грамота, и напутствия: «нас не забывайте» «без вас пропадём», «на кого нас покидаете?» До того довели мужика, что он зашмыгал носом, и в глазах слёзы стоят. Шутка ли, сорок лет отдал сельскому хозяйству, кем только не работал. И вот окончилась его трудовая деятельность, и он должен распрощаться с товарищами по работе.

— А сейчас, — говорит начальник управления, — кто из товарищей по работе хочет что-то пожелать Михаилу Никитичу? Столько времени вы проработали вместе с ним. Прошу.