Деревья умирают стоя

Услышав свое имя, Другой удивленно оборачивается. Пристально смотрит на Изабеллу и Маурисьо.

МАУРИСЬО. Я сейчас, Изабелла. Сейчас вернусь. Вот сюда.

Другой колеблется. Наконец, слегка кланяется.

ДРУГОЙ. Прошу прощения, сеньора… (Идет за Маурисьо.)

Изабелла и Бабушка смотрят им вслед.

.

Занавес.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Та же комната. В углу открытый большой чемодан. На столе чемодан поменьше и стопка белья. Изабелла молча складывает белье. Хеновева кончает укладывать чемодан.

ХЕНОВЕВА. Туфли вниз положить, правда?

ИЗАБЕЛЛА (думая о другом). Правда.

ХЕНОВЕВА. А платье я хорошо уложила?

ИЗАБЕЛЛА. Все равно.

ХЕНОВЕВА. Как же так — все равно? Вы лучше меня знаете, я никогда никуда не ездила. Так?

ИЗАБЕЛЛА (не глядя). Так.

Хеновева безнадежно вздыхает и закрывает чемодан. Наверху бьют часы. Изабелла подняла глаза, слушает. Часы пробили четыре.

ХЕНОВЕВА. Не молчите вы, хуже это! Скажите что-нибудь, ради Христа, вам же легче станет!

ИЗАБЕЛЛА. Что сказать?

ХЕНОВЕВА. Да что хотите, хотя бы невпопад. Как вот — идешь, где темно… и запоешь. Молчать, так оно вроде могилы.

ИЗАБЕЛЛА. Да, похоже. Сколько вы платьев уложили?

ХЕНОВЕВА. Семь штук.

ИЗАБЕЛЛА. Семь платьев, целая жизнь. Светлое платье первого утра… Платье, в котором я поливала гортензии… Голубое, в нем я бросала камешки в реку… Вечернее, платье того вечера, мы прожгли его сигаретой… Теперь они уложены, так плотно лежат, нет ни праздника, ни реки, ни гортензий. Вы правы, Хеновева. Укладывать чемодан — это как похороны.

ХЕНОВЕВА. Не тому плохо, кто едет. Вы-то возвращаетесь к себе, вся жизнь у вас впереди. А вот сеньора наша…

ИЗАБЕЛЛА. Вы с ней говорили?

ХЕНОВЕВА. Нет, куда там. Заперлась у себя, никого видеть не хочет и ни словечка не говорит.

ИЗАБЕЛЛА. Зачем она молчит, как будто протестует? Она ведь знала, что рано или поздно придет время расстаться. Разве я виновата?

ХЕНОВЕВА. Время виновато, сеньора, всегда-то оно торопится, всему оно мешает. Помню, когда вас ждали, у нас каждая минута была точно целый век. «В понедельник, Хеновева, в понедельник!» А понедельник все не приходил. Теперь другое. Только и думаешь, когда это день успел пройти? Моя мать говорила: когда ждешь — одни часы, когда расстаешься — другие. Когда ждешь, часы всегда отстают. (Роняет носовые платки.) Ой, виновата! Как это я?

ИЗАБЕЛЛА. Что вы! Спасибо вам, Хеновева.

ХЕНОВЕВА. За что спасибо-то?

ИЗАБЕЛЛА. Ни за что, это я так.

С улицы входит Маурисьо.

ХЕНОВЕВА. Пойду, простирну, еще успеют высохнуть. (Уходит в кухню.)

Изабелла нетерпеливо подходит к Маурисьо.

ИЗАБЕЛЛА. Есть какая-нибудь надежда?

МАУРИСЬО. Никакой. Я ему все возможное предлагал — и ничего. Через несколько минут он сам придет и скажет последнее слово.

ИЗАБЕЛЛА. Ты разрешишь ему войти в этот дом?

МАУРИСЬО. К сожалению, это его дом. На него не действуют ни доводы, ни мольбы, ни угрозы. Он готов на все и ни в чем не уступит.

ИЗАБЕЛЛА. Значит, все наше дело будет разрушено в одну минуту, на наших глазах. И мы должны спокойно смотреть на это?

МАУРИСЬО. Твоя правота ничего не значит. На его стороне сила и правда.

ИЗАБЕЛЛА. Я тебя не узнаю. Когда ты говорил со мной в первый раз, ты казался мне всесильным волшебником, чудотворцем. Любую уродливую вещь ты мог сделать прекрасной. Любую печальную истину мог ты изменить веселой игрой воображения. Потому я и пошла за тобой с закрытыми глазами. И вот к твоим дверям приходит истина, даже не величественная, — и этого оправдания нет — низкая, а ты стоишь перед ней и ничего не можешь сделать!

МАУРИСЬО. Конечно, не могу. Мы сами дали ему карты в руки, он знает нашу игру. Ему теперь незачем даже просить. Он может спокойно шантажировать нас. Надежды нет, Изабелла. Нет.

ИЗАБЕЛЛА. Ты еще можешь сделать одно доброе дело в этом доме, последнее. Расскажи сам бабушке всю правду.

МАУРИСЬО. Зачем?

ИЗАБЕЛЛА. Это — как снять повязку. Ты можешь сделать это мягко, нежными пальцами. Не жди, пока он сорвет ее резким рывком.

МАУРИСЬО. Не могу, я не решусь. Я боюсь увидеть рану. Ведь мы сами нанесли ее, а вылечить не можем. Уедем отсюда, скорей!

ИЗАБЕЛЛА. В твой спокойный и удобный дом? Развлекаться выдумыванием снов, у которых такое пробуждение? Нет, Маурисьо. Уезжай один.

МАУРИСЬО. Не думаешь же ты здесь остаться!

ИЗАБЕЛЛА. Ах, если бы я могла! Но, во всяком случае, я хочу вырваться из этой выдуманной жизни не для того, чтобы вернуться вместе с тобой в другую жизнь, такую же фальшивую.

МАУРИСЬО. Куда же ты поедешь? В свою старую жизнь?