Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

Сразу за этим евангелист Иоанн рассказал об ударе копьем, пронзившем бок Иисуса. Затем он намекнул на себя самого: «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили».

Часто отмечалось, что такое подчеркивание зрительного свидетельства не имеет параллелей в других Евангелиях. Однако двойная отсылка к исполнившимся словам Писания («кость Его да не сокрушится»; «и они воззрят на Него, Которого пронзили», что имеет в виду Зах 12: 10) указывает, что Иоанн не присутствовал при самом событии – отказе от перелома костей перед уколом копья, – которое, вероятнее всего, вовсе не имело места. Перед нами «theologoumenon» – мессианская идея, представленная как реальное событие[311]. Цепочка цитат породила повествовательную ситуацию, чье резюме было впоследствии дано Павлом в формуле, уподоблявшей Иисуса жертвенному агнцу – который, как «Пасха наша», «заклан для нас» (1 Кор 5: 7). Хронология распятия, которое у Иоанна происходит точно на Пасху, а не на следующий день, как в синоптических Евангелиях, также, по-видимому, была продиктована мессианской перспективой[312]. Истина и фактическое правдоподобие, как понимаем их мы, не особенно занимали составителей Евангелий. И тем не менее, «что есть истина?» (Ин 18: 38).

III

Слово «истинный» имеет много значений. Можно различать «истинное» согласно вере и «истинное» согласно истории; можно выделять разные уровни исторической истины. То, что Иисус был исторической личностью, – это истина, которую нельзя поставить под сомнение при помощи рациональных доводов. Однако кем был Иисус на самом деле, сказать сложно, поскольку обстоятельства его жизни и особенно смерти темны и запутаны – волею тех, кто стремился доказать, что он в действительности был Мессией, предсказанным пророками. В эту перспективу оказались включены – судя по всему, в гораздо менее искаженном виде, – чудотворец и учитель мудрости, то есть Иисус изречений (λόγια)[313].

В недавней книге Джон Д. Кроссан попытался предположить, каким образом сложился рассказ о страстях Христовых:

Ближайшие ученики знали о Страстях лишь то, что Христос был распят <…> В этот момент в чрезвычайно образованном и рафинированном секторе традиции началось увлеченное изучение Писания <…> Были открыты стихи и изображения, каждое из которых могло быть отнесено, конечно же, к Страстям в целом, но не к отдельным их деталям, поскольку о них никаких воспоминаний не сохранилось. [Наконец,] связи со священными текстами и особые пророчества смогли сложиться в логичное и последовательное повествование[314].

Это не очень-то много. Однако по крайней мере в одном Кроссан уверен абсолютно: «Иисус был распят при Понтии Пилате»[315].

И все-таки связей со священными текстами и пророчествами немало и в случае того же распятия. Начиная с первых веков христианской эры стих Пс 21: 17 – «пронзили руки мои и ноги мои» – истолковывался как пророчество о распятии Христа. Недавно Грегори Волл реконструировал историю этой интерпретации, в очередной раз основанной на ошибочном переводе в Септуагинте. Возможно, оригинал звучал так: «они связали мои руки и мои ступни»[316]. Здесь угадывается цепочка дохристианских цитат, соединявшая мессианские фигуры «раба Божьего» из Второ-Исаии и гонимого праведника из Пс 21 («Я же червь, а не человек; поношение у людей и презрение в народе»)[317]. Весь Пс 21 превратился в набор повествовательных элементов, вошедших в рассказ о смерти Иисуса и позже включенных в литургию Страстей. Эпизод, в котором солдаты под крестом делят одежды Христа, разыгрывая их в кости (Мк 15: 24, Лк 23: 24, Ин 19: 23–24), переводит в повествовательную плоскость стих Пс 21: 19: «Делят ризы мои между собою, и об одежде моей бросают жеребий». Пс 21: 1 – «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?» – стал последней мольбой распятого Иисуса (Мф 27: 46, Мк 15: 34).

Кристер Стендаль писал: