Деревянный самовар

– Очко, начальничек! – прокричал из середины пыльного озера атлет, отличавшийся, как оказалось, удивительно тонким слухом. – Межаков Валерий Евсеевич. В старые добрые времена проходил под кликухой «Коммерция».

В главной зала чайной было на удивление чисто и гигиенично. Столики под не липкой клеенкой, на каждом – стаканчик с бумажными салфетками, не табуретки, а вполне приличные и на глаз целые стулья. А самое главное – особо не воняло. Пахло, конечно, готовящимися щами, но духа прогорклого сала, немытой посуды и обязательного в заведениях подобного рода, неизвестно откуда пробившегося острого аммиачного запаха мочи не было.

За стойкой, услышав их приход, появилась упитанная тетка в белом кружевном переднике и кокошнике вроде бы как с новогоднего маскарада.

– Уже отзавтракали, – нехамски сообщила она. А обед будет готов через час.

– Чайку сообразишь? – попросил Смирнов и объяснил просьбу: – Пыли наглотались.

– Расстараюсь для дальних гостей, – улыбнулась симпатичная тетка и крикнула во внутренние помещения:

– Мариночка, чаю!

– Стакан? – басом спросили из-за кулис.

– В чайниках! – приказала тетка. – Заварной покрепче и с кипятком.

– Районные, что ли, приехали? – не унимался дамский бас.

Валерий Евсеевич Межаков, услышав, надо полагать, сей диалог, немедля возник рядом с упитанной Снегурочкой и, вглядевшись в сумеречность зала, поправил неведомую обладательницу уникального голоса:

– Не районные, а столичные! Какими судьбами, Александр?

– А черт их знает какими! – сам удивился Смирнов. – Ну, а ты-то, Валерий Евсеевич, ты-то что здесь делаешь без воскресенья, среды и пятницы на бегах, без ресторана со стерлядкой, без интересной компании фармазонов и катал?

– Чайной заведую, – скромно признался Межаков.

– Прямо так и заведуешь? И не чтоб? И ни-ни-ни?

– И ни-ни-ни, – подтвердил Межаков, поцеловал Снегурочку в круглую щеку и распорядился: – Чай ко мне в кабинет, – и гостям: – Прошу ко мне.

Уже в узком коридоре Смирнов спросил про буфетчицу:

– Жена?

– Да вроде бы.

Закуток был невелик, но чрезвычайно уютен: сказывалось уменье, приобретенное хозяином в бывшей своей профессии фармазона, ловко, целесообразно и к месту размещать вещи. Глянув на громадный киноплакат фильма «Отец солдата», Смирнов отметил:

– Его бы побрить, вылитый ты, Коммерция.

– Поэтому и повесил, – объяснил Межаков. – Я так и понял, Александр, что ты не сдержишься, на кликуху перейдешь. Поэтому сюда вас и позвал.

– А так бы не позвал?

– Все равно позвал бы, конечно, – признался Коммерция и догадался: – Раз с Виктором Алексеевичем, значит, по делам. Жаль! Посидеть, вспомнить старое, выпить как следует – вот что нам с тобой надо, Александр!

– Ты же непьющий!

– Зато ты… – начал было Коммерция и замялся.

– Ну, что я? – любознательно осведомился Смирнов.

– Позволяющий, – нашел, наконец, слово Коммерция. – Да и я по такому случаю пригубил бы.

– К вечеру, если до вечера здесь задержусь, позволю. А пока – дела.

– Власов, что ли? – без интереса спросил Коммерция. – И нежданно-негаданно бежавший Ратничкин?

– Они, – признался Смирнов.

– Дела-то сугубо местные. Ты-то как в них влез, Александр?

– По дурости.

– Не поумнел, значит, дай Бог памяти, за сколько лет? За пятнадцать, Александр? Пятнадцать лет прошло с последней нашей свиданки!

– Сколько тебе тогда отмотали?

– Пятерик.

– Не может быть! За сомнительный сидор у бабки в магазине? Во дела!

– Тогда, озверев от безобразий амнистированных, судьи отсыпали щедро, на полный карман.

– И все пять, от звонка до звонка?

– Александр, при моем-то поведении! – удивился непонятливости Смирнова Коммерция. – Через год – химия, через два – условно досрочный…

– Здесь сидел? – догадался Смирнов.

– Угу, – подтвердил Коммерция. – И здесь же застрял на всю жизнь.

– Любовь?

– Это с одной стороны. А с другой стороны – покоя захотелось, тихой жизни без опаски, ночей без мыслей: придут или не придут. Дней, которыми ты занимаешься делами всем известными и полезными…

– А стерлядки кольчиком в ресторане на бегах хочется? – перебил Смирнов, – в жестяной особой посудинке с пылу-жару в черном перчике горошком, в лавровом венке, с фиолетовым грузинским лучком…

– Да пошел ты… – не на шутку разозлился Межаков. – Хочется, сам знаешь, что хочется. Да так, что снится даже.

Вошла Снегурочка с подносом, на котором – чайники, три чашки, корзиночка с сухарями, корзиночка с конфетами.

– Знакомься, Танюша, – предложил Коммерция. – Ну, Виктора Алексеевича, ты знаешь, а вот это – мой старый-старый друг Александр Иванович.

Сказав это, он настороженно ожидающе посмотрел на Смирнова.

– Что верно, то верно, – как бы согласился Смирнов, и Коммерция облегченно вздохнул. А Танюша возрадовалась, восхитилась даже:

– Такое событие, а вы – чай! – Немедленно стол надо сообразить, Валюша!

– Стол – вечером. А сейчас у Александра работа.

– Да какая еще работа! – не приняла она отговорок. Но Коммерция знал, как заткнуть женский фонтан. И заткнул одним словом:

– Милицейская.

– Тогда я пойду, – тихо, как бы про себя, решила Танюша и, поставив поднос на казенный письменный стол, в самом деле ушла.