Деревня Левыкино и ее обитатели

Мы на нашей «Победе» поехали в деревню Ушаково, туда где родилась моя Мама и ее брат – бывший черноморский матрос с «Потемкина» и коммунист-раскулачиватель Михаил Ильич Ушаков. Его дома тоже не осталось на ушаковской земле. На его месте была огромная воронка от немецкой бомбы, со временем превратившаяся в маленькое озерко с прозрачно-чистой водой. Хозяина усадьбы тоже давно уже не было в живых. И он оказался похороненным не на своем погосте, а где-то на далекой лагерной чужбине.

Как-то по-особенному представилась мне в тот день судьба моих родных дядьев. Родились и вырастали они на одной земле. Были ровесниками и, наверное, в молодости – друзьями. В один год пошли служить на флот, один – на Тихоокеанский, другой – на Черноморский. Со службы вернулись на ту же землю. И пахали, и сеяли вместе. Но новая жизнь после Октября 1917-го разделила их. Один остался сам по себе, а другой пошел с коммунистами. Коллективизация разделила их жестоко на всю жизнь. Но и при этом человеческие чувства сохранились. И в минуту беды один попытался спасти другого.

Вспоминая про это, я подумал: «А ведь могли же мужики понять друг друга и найти общую дорогу в жизни. Ретивые руководители и их уполномоченные не дали им это сделать».

Умерли оба матроса – и «кулак» и коммунист – в один год. Зимой 1944 года от кровоизлияния в мозг в подмосковном лесу – Федот Иванович. А где-то в лагере для заключенных, оклеветанный в предательстве, как «враг народа», «от опухоли мозга» умер Михаил Ильич. Так было написано в лаконичном ответе Генеральной прокуратуры на мое заявление о пересмотре его дела.

* * *

Последующая жизнь Федота Ивановича – потомственного крестьянина-землепашца и хлебороба – была годами скитаний по чужим углам. Только за два года до смерти он сумел с помощью моего Отца построить собственное жилище – крохотный домик, который был больше похож на временный вагончик в полевом стане или на сторожевую будку на стройплощадке. В этом домике доживала свой одинокий век его вдова Анна Васильевна.

Дядя Федот безропотно воспринял свою судьбу. И нелегкую жизнь прожил не для себя. Он израсходовал ее в тяжелом физическом труде для своих сыновей. Сбежав от несправедливости, он первое время прожил в знакомом уже нам подвале на Верхне-Радищевской у своего племянника Василия Борисовича. Жена и дети, выселенные по раскулачиванию из собственного дома, оставались в деревне. Они поселились в нашем пустующем доме. Анна Васильевна работала в колхозе. Она заведовала колхозным сливным молочным пунктом, а также исполняла обязанности колхозного пчеловода на некогда принадлежавшей ей пасеке. В рабочую уборочную пору она, как и все деревенские женщины, вязала в поле снопы, работала на току. На протяжении, кажется, трех или четырех лет после раскулачивания она оставалась в деревне обычной, как и все женщины деревни, колхозницей. Все эти годы ее невозможно было упрекнуть в недобросовестности. Я бы сказал, что она была даже очень активной и трудолюбивой колхозницей. Дети – Леонид и Борис учились в школе, в городе Мценске.

А Ольга Семеновна, вдова Александра Ивановича, со своим младшим сыном Валентином тоже оказалась в не менее суровой участи раскулачивания. После бегства дяди Федота она с младшим сыном срочно уехала из деревни в Москву к старшему – Георгию, который к тому времени после службы в Красной Армии женился и проживал вместе с родственниками жены на Третьей Мещанской улице. Там же, в том же Чулковском дворе, проживала и наша семья. Родители мои снимали здесь комнату.

Я хорошо помню, как однажды утром здесь появилась тетя Оля с Валентином. Вспоминается тревожная обстановка ее встречи, непонятное для меня беспокойство всех взрослых, растерянный и несчастливый вид Тетки. У нее тоже начиналась теперь новая неуютная жизнь по чужим углам и в тяжелом неженском труде. Некоторое время она жила у старшего сына, который затем снял для нее комнату в города Истра. Сам он тогда работал в этом городе по торговой части. То ли он был просто продавцом, то ли заведовал продуктовой палаткой, которая стояла неподалеку от Ново-Иерусалимского монастыря. Тетя Оля стала работать дояркой на молочной ферме Истринского совхоза. Поначалу жизнь ее вроде бы неплохо налаживалась. Работа была знакомая, крестьянская. Хозяева дома, где она поселилась, были добрыми и порядочными людьми. По праздникам, летом мы ездили к тете Оле в гости.

Это было в 31—32-м годах. Тогда я впервые увидел Ново-Иерусалимский монастырь. А в дни войны в кадрах кинохроники разрушений я увидел его руины и не представлял себе, что он когда-нибудь будет восстановлен в первозданном виде. С тех давних пор я запомнил речку Истру внизу под высоким обрывом. А на обрыве, на самом краю его, двухэтажный деревянный дом, который, казалось, вот-вот должен был упасть вниз. Местный пейзаж в окрестностях монастыря теперь, в связи с сооружением водохранилища, не похож на тот, что сохраняется до сих пор в моей памяти.