Деревня Левыкино и ее обитатели

На фоне наполовину середняцких, а наполовину бедняцких деревень, вошедших целиком, всеми дворами, в состав колхоза «Красный путь», хозяйство нашего дяди Федота выглядело не только зажиточным, но и способным и дальше развиваться самостоятельно, как продуктивное, хорошо организованное и обеспеченное достаточным количеством земли, живым и мертвым инвентарем. В деревне еще задолго до провозглашения лозунгов коллективизации, в единоличной деревне, в системе традиционной общинной супряги оно способно было организовать вокруг себя коллективный труд всех или почти всех хозяев. Основу этой супряги составляла коллективная эксплуатация машин и сельхозинвентаря, принадлежавших двум зажиточным хозяевам нашей деревни. Коллективный труд при этом не был связан какими-нибудь кабальными обязанностями его участников и не был подчинен эгоистическим интересам владельцев средств производства. В деревне издавна сложилась традиция сеять, убирать и обмолачивать урожай сообща, как бы по графику, по очередности. В этой организованной системе и Федот Иванович, и другой деревенский богач – инициатор коллективной работы – Алексей Яковлевич выступали сами, как участники этого труда. Они не только работали наравне со всеми, но и выступали как специалисты. Дядя Федот, например, сам управлял на молотьбе машиной и налаживал всю технологическую цепочку от подвоза с поля, скирдирования, подачи снопов на барабан до веяния и сортировки обмолоченного зерна. Как правило, в этой цепочке для себя он выбирал самую тяжелую и сложную работу, требующую и силы, и умения. Точно так же было и на других работах. Он знал, когда надо выезжать в поле весной, когда сеять, когда убирать. Мне кажется, что я помню его как живого, идущим с севалкой мерными шагами по нашему вспаханному загону и точно рассчитанным взмахом руки рассыпающим по пашне также точно отмерянную горсть зерна. Я помню его на высоком возу ладно уложенных снопов или сена. Мы с его сыном Борисом любили кататься на таком возу. Кажется, что выше этого воза невозможно было забраться. Для этого надо было с колеса стать на круп лошади, а с нее дядя Федот сильной рукой своей поднимал нас к себе на воз. Такое возникало ощущение, что он тебя поднимал к небу. На возу сидишь, бывало, как между небом и землей. По мягкой пыльной дороге воз катился ровно, чуть покачиваясь, а иногда, перекатываясь через неровности, он резко наклонялся с боку на бок. Дух захватывало от этой неожиданности, а воз катился дальше. С него были видны окрестности нашей деревни, гумна и риги, линии ракит и черемух по канавам и задам наших великолепных яблоневых садов.

На молотьбе дядя Федот был центральной фигурой всего коллективного трудового процесса, в котором участвовало все мужское и женское население деревни. Молотили все по очереди, и снопы с поля свозили на одно или два общих гумна. Федот Иванович, как дирижер, руководил всем движением и голосом, и руками, и граблями, и вилами. Его лицо и волосы были запорошены мягкой мякинной пылью. Рубаха на спине всегда была мокрой и черной от пота.

Мой брат рассказывал мне, что наш дядя Федот был большим любителем быстрой езды и очень умело и лихо умел управлять упряжкой и на ровной дороге, и на крутых подъемах, и спусках.

В год начавшейся массовой коллективизации в обстановке так называемого «головокружения от успехов» классовой чистки деревни хозяйство дяди Федота раскулачили. Мне, тогда еще несмышленому маленькому человеку, была непонятна и страшна эта несправедливость к родному человеку, к его семье, к моим братьям двоюродным, оставшимся вдруг без дома в родной деревне. Образ моего Дяди и его семейства и тогда и после того, как я из книг и учебников по истории и литературе усвоил описание сельского мироеда, тирана и эксплуататора, я никогда не соотносил, не соединял с этим социальным типом кулака и тем более врага трудового крестьянина и Советского государства.