Но для Мамы семья и судьба детей были дороже всех остальных житейских неудобств. Она решила переехать в Москву. Но до того, как это случилось, она вступила в колхоз. Передала в колхозную конюшню свою Озериху и весь имеющийся инвентарь. Какое-то время ей пришлось поработать и на колхозном поле, и на колхозном скотном дворе, и на колхозном току. Но вот однажды, решившись окончательно, она собственноручно забила окна и двери нашего дома досками крест накрест, усадила нас с сестрой на узлы и корзины, уложенные в бывшую нашу телегу, и бывшая наша Озериха отвезла нас на станцию Бастыево. Старый почтовый «Максим Максимыч» привез нас в Москву.
Так завершился второй этап нашей семейной истории. С крестьянским образом жизни наши родители расстались навсегда. С 1930 года я и моя сестра стали москвичами, а родители и старшие братья восстановились в этом утраченном на время звании. Правда, в деревне оставался еще наш дом и наши корова и кошка Мурка, которых Мама определила на попечительство соседям. Теперь мы приезжали в деревню только на лето, на время наших школьных каникул. Тогда нам и приходилось еще попить Рябкиного молочка. А сад наш стал колхозным. Но колхоз не обижал нас. Дорога в деревню нам не была заказана. Соседи радушно встречали нас в дни нашего приезда, и мы на целых почти три месяца естественно входили в деревенскую жизнь. Мама даже с удовольствием ходила в поле вязать снопы и с граблями стояла перед барабаном на молотьбе. Но это было уже как удовольствие, как дань незабытой еще деревенской жизни и молодости, с которой трудно было просто и в одночасье расстаться.
В новую деревенскую колхозную жизнь попытались войти два старших брата моего Отца – Борис Иванович и Федот Иванович со своими семьями. Но обоих эта жизнь встретила неласково. Борису Ивановичу она не удалась по причине, наверное, его врожденной неудачливости. А Федота Ивановича она просто выгнала за околицу деревни, отрешила его от себя, как классово чуждый элемент.
Произошло это очень скоро, после того как крестьяне трех наших деревень – Левыкино, Кренино и Ушаково объединились в колхоз под названием «Красный путь».
Для Бориса Ивановича новая жизнь в колхозе не имела перспективы. К началу коллективизации он был уже в преклонном возрасте. Как колхозника я вспоминаю его уже старичком сторожем в колхозном саду. А в 1933 году он умер. Дети его в новой жизни не нашли интереса и по очереди по разным причинам из деревни уходили и устраивали свою жизнь в Москве. Опыт неудачливого в крестьянстве отца был им для этого поводом. Последней в Москву на учебу уехала младшая дочь. В старом доме оставалась одна Елена Васильевна – вдова Бориса Ивановича. После того как мои родители продали наш дом и усадьба наша перестала существовать, я свое лето в деревне проводил, живя у тетки Лены.
Совсем другие перспективы могла открыть коллективизация Федоту Ивановичу. К ее началу он со своей хозяйской сметкой, физическими и умственными способностями в крестьянском труде успел развернуться в полную силу. Конечно, успех хозяйства был предопределен известными вложениями первоначального капитала, накопленного еще покойным Александром Ивановичем. Но оживили его труд и хозяйская предприимчивость Федота Ивановича.