Деревня Левыкино и ее обитатели

Военное бремя истощило деревню. Ту, которая оказалась в полосе военных действий, она просто разрушила. А тыловые регионы обескровила, обезлюдила. В деревню не возвратилась значительная часть наиболее работоспособного мужского населения. Но накопленная до войны деловая инерция еще работала. Люди упорно принялись за налаживание хозяйства. Требовалась помощь государства. А она была недостаточной. Наверное, следовало бы проявить терпение, не спешить с реорганизацией, дать возможность людям мобилизовать свои собственные возможности. Но государство оказалось нетерпеливым. Города, промышленность нуждались в быстром увеличении производства продуктов питания. Для этого было бы разумнее более внимательно и расчетливо сосредоточить вложения в наиболее перспективные с точки зрения скорости достижения экономического результата районы и хозяйства. Но проблему стали решать наступлением по всему фронту путем директивного, по административному произволу, укрупнения хозяйств. Началось новое наступление на деревню. Теперь уже на колхозную деревню. Его пафос как важной политической кампании был разогрет шумной пропагандой и агитацией как якобы за новый шаг навстречу победе коммунизма. Очень быстро в понимании местных и областных руководителей укрупнение стало самоцелью. Началось соревнование за досрочное проведение кампании. Снова в дело двинулись уполномоченные. На сельских сходах громко заголосили подпевалы. Чуть позже партия направила в новые укрупненные хозяйства в качестве руководителей тридцать тысяч своих членов. Колхозная деревня действительно нуждалась в опытных кадрах руководителей. Но ей уже не нужны были политические комиссары и агитаторы. Нужны были знающие сельское хозяйство или, по крайней мере, могущие постичь это непростое дело люди. Но многие из тех, кого увлекла внешне народная идея и кто пошел в деревню из благородных и честных намерений, просто оказались неудачниками, прожектерами, неспособными делать конкретную работу. Не удалось тридцатитысячникам поднять свою Целину. Но вреда от них оказалось немало. Они безоглядно гнули линию на укрупнение и, я бы сказал, на ликвидацию мелких и даже средних колхозов, сложившихся на основе старой соседской общины. Это и был окончательный удар по многовековому крестьянскому укладу жизни, образу народного мышления, по народной культуре. Разрушилось то, что не единожды помогало России выдержать и непредвиденные удары стихии, и смуты, и войны, и голод, и холод. Последний раз крестьянство продемонстрировало это в лихую годину Великой Отечественной войны. Страшно представить судьбу нашей Родины, не окажись тогда этой могучей народной силы.

Смешными и наивными кажутся сейчас попытки наших горе-теоретиков – экономистов возродить загубленный крестьянский народный генофонд.

Возможно, я усугубляю картину послевоенного разрушения деревни. Но как можно иначе понимать и оценивать его результаты? Во-первых, руководство вновь создаваемых из множества далеко отстаящих друг от друга деревень теперь еще дальше оторвалось от производства. С одной стороны, во много раз увеличилось дальноземье, что еще в дореволюционные годы считалось негативным результатом реформы 1861 года. В оторванных от руководства бригадах, бывших недавно самостоятельными колхозами, возникла обезличка ответственности за ведение внутрибригадного хозяйства. Ослабла дисциплина труда, нарушилась привычная технология по основным циклам сельскохозяйственных работ. Сломались выработанные в соответствии с местными условиями крестьянские севообороты. Я вспоминаю прозвучавшие в пятидесятых годах предупреждением об опасности утраты традиционных специализаций в ряде сельхозрегионов, выступления аграрников-журналистов и писателей-деревенщиков. Особенно запомнились мне статьи о знаменитом снижении производства мясомолочной продукции в колхозах и совхозах Волго-Вятского района. В них очень убедительно доказывалось, что севооборот мелких колхозов Кировской и Вологодской областей был рассчитан не на производство зерна, а на обеспечение молочного скота кормами. Нехитрая там сложилась технология. Крестьяне засевали рожью небольшие поля, неудобные для обработки машинами, с целью получения не зерна, а дополнительных кормов. Это давало возможность содержать и наращивать поголовье коров, что, в свою очередь, увеличивало производство удобрений, необходимых для тощей северной земли. А в дальнейшем производственно-хозяйственном обороте это повышало плодородие земли, способствовало получению высоких урожаев зерновых и обеспечивало край своим дешевым хлебом.