Деревня Левыкино и ее обитатели

Шел я однажды вдоль деревни Селезнево. Гляжу – на дороге лежит трактор «Беларусь». Я не оговорился. На дороге лежал именно распластанный трактор, как лежали когда-то у нас в деревне за Шуменками в специально отведенном месте дохлые лошади. Именно их я вспомнил из своего далекого деревенского детства. Я только никак не мог понять, почему этот дохлый трактор, раскинув свои колеса-копыта, лежал посреди деревни. Как он тут мог издохнуть? А между прочим, краска, сохранившаяся еще на некоторых деталях, выглядела еще свежезаводской.

А вокруг деревни на льняных и ячменных полях ржавели культиваторы, тракторные плуги, жнейки и прочие исправные еще орудия труда. Однажды между городами Загорск и Переславль, слева от шоссе, в заболоченном ручейке я видел брошенный трактор ДТ. Что-то в нем сломалось, и тракторист бросил его.

В описываемых мною крестьянских окрестностях старинного Переславля-Залесского жители если и думали о хлебе насущном, то отнюдь не в том смысле, как его добыть, а в том, как его купить. Как-то однажды, приехавши в знакомое Селезнево, я встретил по пути от автобусной остановки соседа моего свояка, местного жителя Виктора. Отчества его и фамилии я не знаю. Но был с ним знаком до этой встречи и уже имел представление о его образе жизни. На этот раз он был трезв. Обойдя всю доступную ему с утра округу, он так и не нашел того, чего искал, и возвращался домой, так и не утолив мучившей его жажды похмелья. Я ему помочь тоже не мог, но угостил пачкой сигарет. Он быстро закурил, и мне показалось, что ему стало легче. Дальше мы пошли вместе. Разговорились.

«Ну, как дела,– спрашиваю я,– как живешь?»

«Хорошо,– отвечает мне мой попутчик. И продолжает с оттенком житейского юмора: – Вот теперь по килограмму вермишели дают».

А я, поняв намек на этот юмористический тон, как бы по простоте, опять спрашиваю: «А зачем дают вермишель?»

«Как зачем? – простодушно удивился Виктор моему простодушному беспонятию,– чтобы кушать, лапшу варить».

«А у нас в деревне,– говорю я ему,– когда я там жил, лапшу натирали сами».

А он мне в ответ: «Так для этого мука нужна».

А я опять продолжаю нашу нехитрую дуэль на житейскую тему: «А у нас в амбарах в каждом доме всегда была своя мука».

«Так у меня-то и амбара нет»,– закончил Виктор нашу попутную беседу на мелкую житейскую тему.

Мы подходили к краю деревни Селезнево, с трудом через огромную лужу и грязь перебрались на другую сторону дороги. Дома двумя порядками стояли вдоль широкой деревенской улицы. Дома были как дома – с резными наличниками на окнах, с резными подзорами по кровле, да и со звездой на коньке, на высоких подклетях, с крыльцами. Сзади жилой части дома, под общей крышей – хозяйственные дворы со стойлами для скотины, куриными нашестями, складскими закутками, верстаками и прочими надобностями обихода. Сзади этих комплексов тянулись большие огороды, на краю которых стояли баньки.

В домах этих совсем недавно господствовал прочный крестьянский уклад жизни. В них обеспечивался необходимый достаток, было тепло и уютно. Водился скот, в подклетях хранились запасы, и, наверное, была и мука, из которой, я не сомневаюсь, не только натирали лапшу, но и пекли блины с пирогами.

Но хозяева этих домов, более чем наполовину деревни, исчезли. В них теперь живут в весенне-летнюю пору горожане из Переславля, из Ярославля, да и из Москвы. В одном из этих домов колхоз поселил и моего знакомого-попутчика Виктора с его сожительницей Зойкой. Сам Виктор был местным. Его родители и брат с сестрой живут в соседнем центральном колхозном селе Копнино. А Зойка оказалась здесь, как когда-то говорили – на сто первом километре, после отбывания срока за только ей ведомое преступление. Никто не знает, откуда она родом. С Витькой они сошлись на почве общей слабости – склонности к спиртному, которая в конечном итоге превратила их в хронических алкоголиков. Работали они тогда вместе на скотном дворе молочной фермы, а сами по-скотски жили в отведенном им доме, некогда принадлежавшем чьей-то местной семье. Виктор когда-то на ферме был пастухом, получал приличную зарплату. В доперестроечные годы она составляла 500 рублей в месяц. Не меньше получала и Зойка, работавшая там же дояркой. Заработок совместно в короткий срок пропивался. Я однажды слышал, как Виктор пригонял в деревню колхозное стадо коров. На всю деревню стоял не просто мат. Это были неповторимые речитативы, состоящие из проклятий, угроз и презрения к бедным недокормленным на пастбище черно-белым ярославским буренкам голландской породы. Виктор называл их в ярчайших словосочетаниях проститутками, балеринами, блядями, стервами, паскудами. Все это продолжалось, пока стадо, проходя по деревенской улице, пыталось подкормиться по заросшим травой канавам, прежде чем его загонят в вонючее и неочищенное от навоза стойло на вечернюю дойку.