Деревня Левыкино и ее обитатели

Цыгане и бывшие уголовники-рецидивисты, даже раскаившиеся и поселившиеся в колхозе имени Горького, тоже не смогли восполнить убыль в производительных силах. Вот что произошло два года назад на селезневской молочной ферме. Тогда там оставались работать только две бывшие уголовницы: известная нам Зойка, разжалованная из доярок в скотницы, и новая уголовница – Наташка, которая одновременно была и дояркой, и заведующей фермой. А до этого она отбывала большой срок. Ходил по Селезнево такой разговор, будто бы срок этот был ей определен за умышленный поджог. В колхозе ей тоже выделили свободный дом. И скоро в нем вместе с хозяйкой поселился красавец-дружок Васька, тоже за отбытием уже не первого срока. Жизнь в доме пошла веселая. Приезжали дружки. Гуляли шумно. Однако должность свою Наташка исполняла, а Васька ей помогал. Неизвестно, конечно, сколько чего и куда с фермы ушло, но коровы доились с грехом пополам, и возчик Анатолий по три-четыре фляги с утра возил на сливной пункт. Однажды он, как всегда, погрузил фляги на телегу и поехал по знакомой лошади дороге. Но в пути он где-то задержался по известной причине. Пока опохмелялся, молоковоз уехал. Вернулся на ферму. Лошадь дорогу знала. А Наташка сразу сообразила и выявила недостачу литров на сто. Пьяный возчик на следующее утро так и не понял, за что на него был определен денежный начет. А молоко во флягах к следующему утру прокисло.

В будничной жизни молочно-товарной фермы колхоза имени А. М. Горького были и другие недоразумения. Иногда молоко во флягах оказывалось зеленого цвета. А однажды пьяная Зойка упала в навозную жижу, и случайно оказавшаяся рядом Наташка не дала ей заснуть в ней навечно. И все-таки ферма функционировала, и коровы доились. Но однажды Наташка уехала в Москву, да и задержалась там на целую неделю. А Зойке с Виктором пришло приглашение на свадьбу в соседнюю деревню Мшарово. Свадьба тоже одним днем не обошлась. Коров доить оказалось некому. Буренки ревели на всю округу. Но ни одна душа не откликнулась на их зов. Ни у одной женщины ни в Селезнево, ни в Копино не дрогнуло сердце. Никто не пришел на ферму, никто не освободил коровушек от молочного бремени. Стадо было загублено. Коров сдали на бойню, а ферма самоликвидировалась. Никто в колхозе не понес за это ни наказания, ни морального осуждения. Когда мне рассказывали эту невеселую историю, я вспоминал имена наших деревенских коров – Рябок, Зорек, Милок и даже Бырдю, вспоминал их хозяек с чистыми подойниками и полотенцами, их ласковый разговор с кормилицами в теплую летнюю, вечернюю пору. И еще мне вспоминалась картина всеобщего деревенского бедствия. Однажды из деревни Ушаково донесся страшный рев коров и душераздирающие крики женщин и детей. Все побежали туда на помощь. Прибежал туда и я. Я увидел ревущих коров с необыкновенно раздутыми боками. Они требовали от людей помощи. Оказалось, что пастух не уследил за стадом, и оно забрело на зеленя. Коровы объелись. Проступок незадачливого пастуха обернулся для людей бедствием и горем. Плакали женщины, плакали дети, а мужики были бессильны что-либо сделать. Нашлись, однако, опытные люди и сумели принять нужные меры. Но несколько коров пришлось прирезать, обездолив надолго молочком многих детишек, пока не подросли молодые телочки.

Современные картинки из жизни колхоза имени А. М. Горького, что существует пока в Переяславском районе Ярославской области, увлекли меня потому, конечно, что я непосредственно в них вижу результат начавшегося в пятидесятых годах укрупнения колхозов. За этой радикальной мерой ликвидации крестьянского уклада жизни последовали и другие смелые хрущевские решения. Под флагом интенсификации колхозного производства и сближения кооперативных и государственных форм собственности усиливалось бюрократически-директивное руководство жизнью села. Волевым порядком колхозы преобразовывались или соединялись с совхозами. В остающихся укрупненных колхозах ликвидировался трудодень как мера оценки труда и вводилась денежная система оплаты как мера более эффективного стимулирования колхозного труда. Директивными мерами внедрялись севообороты, проталкивались новые пропашные культуры и методы их обработки. Был дан лозунг перегнать Америку в производстве на душу населения молока и мяса. Однажды в 1962 году в далеком Владивостоке я услышал частушку:

«Мы Америку догнали

По надою молока,

А по мясу не догнали —

… сломался у быка».

Повсеместно лучшие земли приказывалось засевать кукурузой. Некоторые решения были безупречны. К ним следует отнести постановление Правительства о химизации и индустриализации сельского хозяйства. Но, видимо, у государства не нашлось достаточных средств, чтобы на этом важном направлении добиться нужных результатов и обеспечить сельское хозяйство новыми и безопасными удобрениями, машинами и технологиями. Вместо этого под дых колхозам нанесен был удар ликвидацией МТС и принудительной продажей им старой и изношенной техники.