Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г.

— Защищать отечество?! — разговаривали колхозники между собой по поводу коммунистической пропаганды о «советском патриотизме». — Да разве колхозная каторга может быть моим любимым отечеством?! Нет, такое «отечество» защищать нет смысла…

Широкое распространение пораженческих настроений я замечал ещё в годы коллективизации. А потом, в связи с публичными процессами над вождями «правых уклонистов» .(Бухариным, Рыковым и другими), эти настроения ещё более усилились.

Большевистское правительство обвиняло вождей «правых уклонистов» за то, что они, во–первых, боролись против принудительной колхозной системы, и во–вторых, за то, что они были «изменниками» советского государства, так как замышляли, в случае войны, «открыть ворота врагу»…

— Вишь, какое преступление:«распустить колхозы» требуют, — обсуждали крестьяне сообщения советских газет. — Да за это их расцеловать надо, а не судить!..

— «Ворота врагу открыть!»… — Тоже правильно надумали. Если на нашего врага нападёт кто–либо, то он нам союзником будет. А более жестокого врага, чем коммунисты–драконы с их колхозным адом, для нас, крестьян, ещё никогда не было. Наверное, и быть не может.

При таких настроениях колхозники, хотя и ожидали от войны много бедствий, но питали твёрдую надежду, что, в конце концов, дело обернётся к лучшему для колхозников, для народа вообще.

Конкретно, эти надежды основывались на таких соображениях:

Во–первых, колхозники, хорошо зная советское, социалистическое хозяйство и враждебное отношение народа к власти, были твёрдо уверены в том, что в войне с другим большим государством Советский Союз будет побеждён.

Во–вторых, люди верили в то, что колхозы, созданные насильственно и доказавшие свою полную экономическую несостоятельность, будут распущены любой властью, какая установится после разгрома большевиков. Они не допускали даже такой возможности, что после страшного колхозного опыта может появиться в пределах России другое, кроме большевистского, настолько глупое или сумасшедшее правительство, которое не позволит крестьянам распустить колхозы и продолжит социалистические эксперименты в деревне.

В-третьих, колхозники были так измучены «колхозным адом», государственным крепостным правом, что считали его худшим, чем помещичье крепостное право. И поэтому были уверены в том, что хуже «колхозного ада» для них ничего раньше не было и ничего в будущем не может быть.

Малые, успешные для Советского Союза, войны и захваты 1939–1940 годов — войны с Польшей и Финляндией, захваты прибалтийских государств — этого пораженческого настроения крестьян не изменили ни в малейшей мере.

Солдаты, вернувшиеся с этих фронтов, рассказывали в деревнях, что жизнь крестьян, ведущих индивидуальное хозяйство, в этих странах неизмеримо богаче, лучше и свободнее, чем в. «колхозном раю».

А что касается «побед» и «успехов» Советского Союза в этих войнах и захватах, то колхозники со своим здравым смыслом расценивали их реалистически:

— Захватить остатки Польши, уже разбитой Германией, это «победа» небольшая…

— А обманным путём ввести армию, сбросить чужое правительство и назначить своё, коммунистическое — как в Латвии, Литве и Эстонии, — это сделать ещё легче.

— Но крошечную Финляндию Советский Союз еле-еле, с большой натугой, одолел, да и то не совсем. Двухсотмиллионный великан едва справился с трехмиллионным карликом. Значит, этот великан болен, если он такой слабый. А Финляндия это действительно героическая страна: сумела отстоять себя при нападении такого великана. Вот как борются люди за своё действительное отечество!..

— Если с Финляндией еле-еле справились, то что же будет в войне с Германией? Германия это тебе, дорогой товарищ Сталин, не Польша и не Румыния…

Что большая война Советскому Союзу предстоит именно с Германией, в. этом колхозники были убеждены непоколебимо. И в годы сталинско–гитлеровского союза они своего мнения не изменяли.

— Это союз непрочный, для отвода глаз. Кто кого перехитрит и на лопатки положит…

По поводу своего участия в этой надвигающейся войне колхозники говорили:

— Воевать за Сталина?! За колхозную каторгу?! Нет, дураков больше не осталось…

— За драконов проклятых мы воевать не будем…

— Мы им навоюем!..

В рабочем поезде я видел колхозника–отходника. Он плакал с горя и жаловался: его в этот день присудили за двадцатиминутное опоздание на работу к условному тюремному заключению и огромному штрафу. Вытирая слезы, он жаловался всем пассажирам, находящимся в вагоне, на своё горе, на свою обиду. И постоянно, как припев, повторял угрожающе по адресу власти–обидчицы, драконов–истязателей:

— Ну, погодите!.. Вот наступит война, заберут в армию, я вам тогда все припомню. Я вам тогда навоюю!..

Приходилось читать письмо колхозника–отходника, бывшего матроса–комсомольца, к своим родным, живущим в колхозе. Оно заканчивалось так: «О ваших жалобах одно скажу: пока потерпите, дорогие мои. Скорой войны не миновать. А после войны дело должно измениться. На войне же… мы им навоюем!»