Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Пленные уже стояли на коленях, приготовленные к казни. Ближе всех к ней был бледный, трясущийся Чаболь. Раздетый до исподнего, с длинными прядями, выбившимися из пучка, он выглядел беззащитным и потерянным ребенком. По телу прошла волна дрожи, и пальцы закололо от просыпающегося огня. Пламя рвалось изнутри, стремясь защитить Кымлан и все, что ей было дорого. Однако сегодня ее способности бесполезны: смерть наступит мгновенно, и огонь просто не успеет вылечить ее раны.

Ножны ударили под колени, и девушка рухнула рядом с другом. Не смея взглянуть ему в лицо, отчаянно зашептала:

– Прости, Чаболь, прости меня, это я виновата… прости, Чаболь!

– Кымлан! Кымлан, что же это… неужели все сейчас закончится? – Чаболь повернул к ней бледное, как мел, лицо. В его глазах плескался такой ужас, что все эмоции девушки превратились только в одно желание: спасти друга любой ценой. Но что она могла сделать? Что?

Кымлан обвела затравленным взглядом собравшихся посмотреть на казнь солдат и военачальников, заметив среди них Мунно и Даона. Сын вождя смотрел на нее, не мигая, и взгляд его был таким отчаянным, что Кымлан потеряла самообладание.

«Помоги… Помоги! Помоги!» – ей казалось, что она кричит, но от ужаса не могла разомкнуть губы. Взгляд Мунно вдруг заметался по пленным, он дернулся с места, но Даон схватил его за локоть.

Палач рассекал мечом воздух, и после каждого раза на землю оседало чье-то тело. Один, два, три… еще одиннадцать человек, а потом все… Сердце металось в груди, будто тоже пыталось спастись. Только не от палача, а от текущего по венам огня, который разгорался все жарче . Кожу жгло изнутри, словно пламя должно было вот-вот прорваться и выплеснуться наружу. Такого с Кымлан еще не было, она горела изнутри и понимала, что еще немного и чаша переполнится, огонь уничтожит ее, просто спалит дотла прежде, чем меч мохэсца прервет ее жизнь. Она задыхалась, глядя, как палач встал позади Чаболя и поднял руку для удара. Перед глазами плясали огненные искры, воздух плыл и дрожал, словно она смотрела на все сквозь дым от пожара. Все чувства исчезли, кроме отчаяния и испепеляющей изнутри нечеловеческой боли.

Зажатый в руке меч сверкнул в лучах солнца, и что-то холодное брызнуло Кымлан на лицо, зашипев на коже, словно мясо на жаровне. Это не может быть кровь Чаболя… нет, конечно же нет… Совсем рядом с тихим шорохом на землю упало еще одно тело. Кымлан опустила глаза вниз и увидела лишь как тонкая красная струйка вытекает из-под неподвижной пухлой руки друга, течет по направлению к ней и вдруг вскипает, едва коснувшись ее ноги.

Все вокруг мечется и трясется, смазанными пятнами вокруг бегают люди, а сердце Кымлан взрывается внутри огненным фонтаном от одной простой, но страшной мысли: Чаболя больше нет.

Огонь вдруг разом уходит, словно устремляясь куда-то вне ее тела и оставляя после своей уничтожающей пытки лишь легкое покалывание в пальцах. А Кымлан падает на траву почти в беспамятстве и вдруг ощущает, что руки ее свободны. Кругом слышатся испуганные крики, треск ломающихся деревьев, и последнее, что Кымлан видит перед тем, как провалиться в пустоту: объятые огнем военные шатры и бегущих прочь людей.

Глава 6

Дни текли унылой чередой, похожие друг на друга как две капли воды. Иногда Науну казалось, что он погрузился с головой в топкое болото, и никак не может выбраться. Трясина затягивала все сильнее, и поднять голову было неимоверно сложно.

Как послушный сын он каждый день приходил на занятия для принцев, тренировался в стрельбе из лука и в искусстве владеть мечом, читал заветы Кун Цзы, но делал все это по привычке, ни на что не откликаясь ни мыслями, ни духом. Словно вместе с Кымлан его жизнь потеряла смысл. Он закрылся ото всех, даже от сестры, и подолгу сидел в своих покоях, погруженный в воспоминания о том счастливом времени, когда любимая была с ним. Ансоль больше всех переживала за брата, пыталась растормошить его, организовывала прогулки, упросила отца устроить охоту и даже однажды, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дворца, прислала в его покои молоденькую служанку. Но Наун отослал ее, даже не взглянув на прекрасное юное личико: перед глазами стояла высокая гордая фигура воительницы, которую удивительным образом украшали и доспехи, и меч, и колчан со стрелами за плечами.

Он не мог смириться с ее гибелью и не переставал истязать себя чувством вины. Ведь если бы он не взял ее в тот проклятый поход… или если бы вернулся в ущелье, где Кымлан отчаянно сражалась с врагами… или не испугался угроз министра Ёна, остановившего его возле конюшни… А вдруг случилось бы чудо, и ему удалось спасти ее?

Эти мысли тяжелыми камнями сыпались на сердце, складываясь там в непрошибаемую стену, отгородившую его от семьи, министров, подданных и государственных дел, в которых раньше он принимал активное участие.