— Все путем? — спрашивает Дэвид, всматриваясь в лицо дочери, когда она заглядывает на минутку в гостиную.
— Да, папа, — говорит она, удаляясь по коридору. — Пока, спокойной ночи.
Мало-помалу она превращается в пустой сосуд, в робота. Парни пользуются ею. Они встречаются с ней и пользуются ею, после чего уверяют всех, что она доступна, что с ней можно делать все, даже не надевая презерватива, потому что она принимает таблетки. Когда они заканчивают пользоваться ее телом, она возвращается домой и насыщается знаниями.
Она получает аттестат с отличием, и ей присуждают стипендию в Колледже Смита на западе Массачусетса — в этом учебном заведении, в то время как американская армия убивает в среднем шестьдесят пять тысяч вьетнамцев в год, студентов старательно держат подальше от политики.
На факультете, как и в лицее, Лили-Роуз ведет себя подобно роботу, принимая поочередно ошеломительные количества мужчин в свое тело и такие же ошеломительные количества знаний в свою голову. С годами ее внутренний голос, окрепший и разросшийся, стал обширным пантеоном богов, которые отслеживают и осуждают каждый ее жест. В первый год у Смита в атаках этих крикливых богов почти тонет все остальное. Как заткнуть уши, чтобы не слышать нескончаемой литании их критики?
На каникулах она возвращается в Нашуа, и каждый раз дом выглядит все более гнетущим. За трапезами они обычно смотрят телевизор. Дэвид распустился, слишком много пьет, отрастил животик. Эйлин теперь посвящает все свободные часы работе в церкви. Ее лицо избороздили глубокие морщины: горизонтальные на лбу, вертикальные в уголках губ.
В результате несовпадения расписания на втором году учебы Лили-Роуз записывается на курс французского языка и французской литературы — и обнаруживает, к своему удивлению, что боги не говорят на этом наречии. По мере того как ее мозг заполняется иностранным языком, голоса слабеют. Движимая таинственным образом проснувшимся инстинктом выживания, она подает запрос на год учебы в Париже… и его принимают.
Летом перед отъездом во Францию она живет у родителей в Нашуа и учит французский шестнадцать часов в день; богам для своих атак приходится довольствоваться ее ночными снами. И в тот самый момент, когда ее самолет приземляется в Орли, они прячутся в самый мрачный уголок ее существа. Сама себе не веря, она убеждается несколько раз:
Манхэттен, 2005
По мере того как Пуласки взрослеет, его кости начинают расти вкривь и вкось и болеть. Когда ты бросаешь ему палки в парке Морнингсайд, он бежит за ними враскоряку. В глубине души Джоэль вынужден признать, что он тоже раздражен патологической энергией своей жены: вместо того чтобы подождать до полугода, когда Пуласки достигнет зрелого возраста, Лили-Роуз поспешила его оперировать, как она спешит всегда и во всем. Из-за ранней кастрации у пса появился целый букет проблем со здоровьем, в том числе дисплазия бедра, симптомы которой уже видны.
Тебе, Шейна, Джоэль терпеливо повторяет, что твоя мама хотела как лучше, что девочки должны уважать своих матерей и что в двенадцать, почти тринадцать лет ты можешь сделать над собой усилие и простить ее. Но сделать над собой усилие не получается. Ты в ярости. Он уже хромает, твой чудесный голубоглазый песик, и ему, наверно, понадобится полная замена бедренного сустава.
Чувствуя себя зачумленной в собственном доме, Лили-Роуз делает то, что делает всегда, когда ей нужно успокоиться: бросается очертя голову в работу. Кафедра жанров попросила ее прочесть весной курс лекций о женской автобиографии, и она с упорством маньяка зарылась в подготовку.