Дерево забвения

С этих пор ты не разговариваешь с Лили-Роуз, обходясь междометиями. Ты приходишь на кухню завтракать, обедать и ужинать, но не желаешь встречаться с ней взглядом и отвечать на ее вопросы.

Неделю Лили-Роуз изо всех сил старается не замечать твое неразумное поведение, после чего делает попытку помириться. Однажды вечером, когда ты выходишь из своей комнаты в туалет, она загораживает тебе дорогу в коридоре и кладет руки на плечи.

— Подумай, дорогая, умоляю тебя. Через несколько месяцев Пуласки повзрослеет. Не хотелось бы, чтобы он дрался с другими кобелями в парке, бегал за течными суками, терся о ноги наших гостей и принес десятки щенков, которые никому не нужны, — я права или нет?

Ты убегаешь в туалет и хлопаешь дверью перед ее носом.

Джоэль следит за вашим конфликтом издалека и ничего не может сделать для его разрешения. В своих ежедневных электронных письмах он лишь пишет, как ему не терпится познакомиться с новым членом семьи.

Наконец однажды, в конце сентября, он сообщает тебе эсэмэской, что такси из аэропорта уже подвезло его к Батлер-холлу. Как во времена твоего детства, ты мчишься по коридору и с разбегу бросаешься папе на шею… вот только теперь ты выше его и едва его не опрокидываешь.

Потом ты разражаешься рыданиями.

— Лили-Роуз мне не мать, — говоришь ты. — Она кастрировала Пуласки, и я никогда больше не буду с ней разговаривать.

— Не переживай, моя крошка, — бормочет Джоэль, пытаясь выглядеть сильным и надежным, несмотря на свои шестьдесят четыре года и шестнадцать часов разницы во времени. — Все будет хорошо.

На этот раз, однако, он ошибается.

* * *

ЭРВЕ, МНЕ НЕ ДАЕТ ПОКОЯ ТЕМА БЕРЕМЕННОСТИ НА ПЛАНТАЦИЯХ.

ДАЖЕ КОГДА ОТЕЦ РЕБЕНКА БЫЛ ВАШИМ ЛЮБИМЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЭТО НАВЕРНЯКА БЫЛО ДУШЕРАЗДИРАЮЩЕ — НОСИТЬ, ПОТОМ КОРМИТЬ И ТЕТЕШКАТЬ МАЛЫША, ТОЧНО ЗНАЯ, ЧТО ВЫ ЕГО ПОТЕРЯЕТЕ — В ВОЗРАСТЕ ДВУХ, ПЯТИ ИЛИ ДЕСЯТИ ЛЕТ, — И, ГЛАВНОЕ, ЗНАЯ, КАКАЯ ЖИЗНЬ ЕГО ЖДЕТ. НО, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ВЫ МОГЛИ БЕСКОНЕЧНО ЛАСКАТЬ, УСПОКАИВАТЬ ЕГО, ПЛАЧУЩЕГО, ПЕСНЯМИ О БОГЕ И ИИСУСЕ, О ДАЛЕКОЙ РЕКЕ, О НАДЕЖДЕ И ТЕРПЕНИИ, И МОЛИТЬСЯ О ТОМ, ЧТОБЫ ВСТРЕТИТЬСЯ С НИМ НА НЕБЕСАХ ПОСЛЕ СМЕРТИ.

НО КОГДА ОТЕЦ БЫЛ ВАШИМ УГНЕТАТЕЛЕМ И НАСИЛЬНИКОМ, КАК НЕ СОЙТИ С УМА, ПО МЕРЕ ТОГО КАК ЕГО ДИТЯ РАСТЕТ В ВАШЕМ ЧРЕВЕ? ХОЗЯИН — ИЛИ ОДИН ИЗ ЕГО СЫНОВЕЙ, БРАТЬЕВ, КУЗЕНОВ ИЛИ ДРУЗЕЙ — ОВЛАДЕЛ ВАШИМ ТЕЛОМ И ИЗЛИЛ В НЕГО СВОЕ СЕМЯ, ОНО ПРОРОСЛО, И У ВАС ВПЕРЕДИ ДЕВЯТЬ ДОЛГИХ МЕСЯЦЕВ, ЧТОБЫ РАЗМЫШЛЯТЬ ОБ ЭТОМ, ДЕВЯТЬ ДОЛГИХ МЕСЯЦЕВ, ЧТОБЫ ОТТОРГНУТЬ РЕБЕНКА, КОТОРОГО ВЫ КОРМИЛИ МОЗГОМ ВАШИХ КОСТЕЙ, БАЮКАЛИ ДВИЖЕНИЯМИ ВАШЕГО ТЕЛА, УСПОКАИВАЛИ МУЗЫКОЙ ВАШЕГО ГОЛОСА.

Манхэттен, 1970–1975

Профессор Рабенштейн теперь человек женатый, и университет предоставляет ему в Батлер-холле квартиру с дополнительной комнатой. Джоэль перевозит вещи Натали из Вест-Вилледжа и говорит ей, что она, если хочет, может бросить работу официантки: ему будет только в удовольствие содержать ее, пока не сложится ее карьера актрисы. Натали в восторге, она согласна. Хозяйством занимаются темнокожие женщины, которые живут в самых дальних уголках Куинса и Бруклина и проводят по три часа в день в метро.

На воскресных обедах в Ривердейле Дженка и Павел обращаются с новоиспеченной снохой как с принцессой. Дженка закармливает ее жирными кушаньями и сахаристыми сладостями, чтобы округлить бедра и тем самым облегчить роды. Но у них, конечно, все впереди, думают они, когда в половине пятого машина четы выезжает задним ходом с их аллеи, чтобы успеть вернуться на Манхэттен до пробок. Не горит. Натали так молода! Ей всего двадцать лет… двадцать один… двадцать два…

В первые годы брака Натали и Джоэль прилагают искренние усилия, чтобы освоиться каждый в мирах друг друга. Джоэль проводит вечер за вечером в барах на Бродвее, кивает и улыбается, глядя, как его жена поглощает ошеломительные количества алкоголя и сигарет, мутных идей и гамбургеров с кровью, а сам между тем мысленно переписывает проблематичный абзац статьи, над которой сейчас работает, и ждет, когда настанет время уходить. А Натали проводит вечер за вечером в душных квартирах профессоров, которые старше ее родителей, отчаянно таращась на хрустальные бокалы, серебряные приборы и меню, на преодоление неизбежных этапов которого уходит три часа, в то время как Джоэль и его коллеги беседуют на абстрактные темы, а их жены скромно помалкивают рядом. Одетая в маленькое черное платье, Натали так юна, стройна и сексуальна по контрасту с этими дамами — размалеванные лица, лифтинг, выкрашенные в рыжий цвет волосы, диеты и аэробика, — что она зачастую чувствует себя лишь очередной блестящей медалью на лацкане своего знаменитого мужа.

Как-то одна из жен делает великодушную попытку включить ее в разговор — поворачивается к ней и, понизив голос, спрашивает, есть ли у нее дети. Натали краснеет, опускает глаза и качает головой — нет… Но позже, в такси с Джоэлем, она взрывается:

— Мне хотелось сказать: «Нет, но я сделала семнадцать абортов». Или: «Нет, но, по правде сказать, я ненавижу детей, а вы?»