Лили-Роуз впала в депрессию. Ей постоянно страшно. Под Рождество она заявляет, что больше не в состоянии читать лекции. С помощью Джоэля она заполняет формуляры, и Сити-колледж предоставляет ей отпуск по болезни.
Утром, удостоверившись, что у нее есть все, что нужно, Джоэль нежно целует ее в лоб и уходит в Колумбийский университет. Пока он читает лекции и председательствует на заседаниях кафедры, она сидит на краю кровати и смотрит на парк Морнингсайд внизу. Она видит, как девочки-подростки с конскими хвостиками и плеерами бегают трусцой по тропинкам, как цветные няни катают коляски с белыми детьми, как бабушки всех цветов болтают на скамейках… и ей хочется их всех убить. Возвращаясь вечером, Джоэль застает ее сидящей лицом к стене и видит, что вместо обеда она выкурила две пачки сигарет.
— Милая…
— Я хочу умереть.
— Милая…
— Я хочу умереть.
— Да нет же, Лили-Роуз, это не ты хочешь умереть, это женщины, над которыми ты работаешь, все эти замученные, забитые, поруганные женщины… Но все, что ты делаешь, ты делаешь на все сто! Ты так глубоко погружаешься в истории этих женщин, что даже забываешь, что они — это они, а ты — это ты. Послушай, твоя тема действительно взрывоопасна! С ней надо обращаться осторожно, принимать ее в мини-дозах… Милая, ты не думаешь, что тебе пошло бы на пользу показаться какому-нибудь профессионалу, который посмотрит на нашу ситуацию со стороны? Я с удовольствием оплачу сеансы, это не проблема…
К немалому удивлению Джоэля, Лили-Роуз соглашается. Друзья сводят ее с некой доктором Ферзли, психоаналитиком лет шестидесяти ливанского происхождения, чей кабинет находится рядом с кампусом Нью-Йоркского университета на юге Манхэттена. Лили-Роуз сразу успокаивает теплая средиземноморская аура психотерапевтши. Весь первый сеанс она рассказывает ей о проекте своей диссертации.
— Это просто завораживает, — говорит доктор Ферзли. — Это может стать важной книгой. В истории всех этих женщин как будто слышится один и тот же месседж:
Лили-Роуз говорит, что она в восторге от ее слов.
— Это мужественно с вашей стороны, — продолжает доктор Ферзли, — что вы хотите углубить вопрос о связи между сексуальным надругательством и артистическими чаяниями… Есть какая-то особая причина, по которой вам показалось, что именно вы должны рассказать об этих женщинах?
— Нет, нет, — отвечает Лили-Роуз, — никакой особой причины. Ничего в моей собственной истории, если вы это хотели сказать. Просто… Я невольно видела сходство.
— Однако же вы сказали, что у вас тоже были мысли о самоубийстве в последнее время?
— Да, но это совсем другое дело, — начинает Лили-Роуз… и осекается.
— В чем же разница? — мягко спрашивает докторша после недолгой паузы.
— Я хочу сказать, если я убью себя, тому будет объективная причина: потому что я не могу иметь ребенка. Смерть всех этих женщин была связана с травматическими событиями их детства, как правило, включающими инцест…
Чтобы держать на расстоянии саморазрушительные мысли Лили-Роуз, доктор Ферзли прописывает ей золофт. Теперь она поглощает каждый день антидепрессанты и гормоны, никотин и алкоголь, не говоря уже о валиуме, который пьет на ночь, чтобы уснуть. Различные субстанции ведут химическую войну внутри ее тела, вызывая такие страшные кошмары, что зачастую она вскакивает с постели в три часа ночи, будя мужа.
— Расскажите мне об этих кошмарах, — участливо просит ее доктор Ферзли на следующем сеансе. — Вы их запоминаете? Этой ночью, например?
После долгой паузы Лили-Роуз говорит почти шепотом:
— Это было о
— О чем?..
— О желтом теле. Говорят, я вырабатываю его недостаточно. Поэтому мне не удается зачать.
— Гм-м… У вас есть какие-то особые ассоциации с желтым цветом?
— С желтым цветом?
На этот раз пауза тянется бесконечно.
— А дальше?.. — спрашивает доктор Ферзли.
— Нет, нет, ничего… На этом воспоминание кончается.
— Хорошо… Что ж, наверно, пришло время закончить и наш сеанс… Однако не стесняйтесь, звоните мне, если еще что-нибудь вспомните… Или даже просто поболтать.
Бостон, 2008