Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций

В буквальном смысле эти фразы должны означать подчиненное положение Руси по отношению к половцам, что является фактической неправдой, ни один русский город не был данником половцев, их обычные действия – неожиданные набеги, пожоги, опустошение земель и полон. Нагнетаемый мотив «половецких побед» – художественный вымысел, но искажение фактов в данном случае не только не противоречит, но, напротив, способствует точности смысла. Иначе говоря, «половецкими победами» на полном основании могут быть названы княжеские усобицы: во времена «Слова» половцы проникали вглубь государства, как правило, в составе междоусобных ратей самих русских князей, которые применяли те же «половецкие» приемы войны (набеги), и не только в походах на чужие земли (образная картина такого набега дана в «Слове» в эпизоде захвата Игорем половецких веж: «потопташа поганыя плъкы половецкыя, и рассушясь стрлами по полю, помчаша красныя двкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгые оксамиты» [22, с. 380]), но и во время усобиц по отношению к своим соотечественникам [9, с. 281–282; 14, с. 42–43, 97–98, 106–109].

Но есть в тексте еще одно любопытное соотнесение. Кажущееся странным утверждение – «а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле со двора» – ассоциативно сближает эпоху усобиц с временами дохристианскими, действия половцев – с действиями первых русских князейязычников, «примучивающих» данью местные племена; делается это с помощью прямой отсылки к нарративу летописи, ср.: «Поча Олегъ воевати деревляны, и примучивъ `a, имаше на них дань по черне куне» (ПВЛ, под 883 г.) [15, с. 38].

В целом цепь всех этих отождествлений (князья-христиане = половцы = князья-язычники) вносит в метафору «изнанки времен» конкретный исторический смысл: Автор оценивает ситуацию своего времени как возвращение в дохристианское прошлое, в эпоху обособленного племенного существования, как выход из христианского бытия в истории назад – в языческую сферу природных стихий. Русь христианская – не альтернатива кочевой Степи, незрелый христианский разум оказался не в состоянии противостоять развязанной стихии диких страстей. «Наниче ся годины обратиша» – наизнанку, в первоначальный хаос рассеянного существования, на стадию догосударственной предыстории, откуда путь на горы Киевские нужно будет начинать сначала. Так осмыслен Автором «Слова» конец того цикла христианского культуротворчества на Руси, который обозначен в поэме-повести по принципу летописи – «от» и «до»: «отъ стараго Владимера до ныншняго Игоря». Однако, заметим, в «Слове» вовсе нет апокалиптических намеков на «последние времена» (на конец истории), как иногда думают21, оно завершается «веселием» по поводу «освобождения из плена», и князь Игорь начинает свой «новый путь» возвращением в Киев (государственный центр) и обращением к Богородице-Путеводительнице (о возможности соотнесения упоминаемой в «Слове» Богородицы Пирогощей, к которой Автор отправляет своего героя, с иконографическим типом Одигитрии-Путеводительницы см.: [11, с. 222]). Финальный провиденциальный тон «Слова» позднее подхватит автор «Задонщины», начиная свое повествование о новом рождении русской государственности с радостного пафоса реванша: «Возв селим Рускую землю…» [5, с. 96].

Но вернемся к циклу А. Блока «На поле Куликовом». Он возник не как случайная прихоть поэта, тема эта, как известно, составляет целый этап в его творчестве, отражена в разных жанрах (статья «Народ и интеллигенция», драма «Песня судьбы» и цикл стихов) и, более того, является одной из фундаментальных тем в символистской историософии в целом [7, с. 32–41]. Блок, как никто другой из русских лириков, был поэтом прежде всего времени, угадывая его глубинный смысл, скрытый в недрах событий и в суете повседневности, к нему в полной мере можно отнести известные слова Пушкина: «История принадлежит поэту». Актуальность темы, казалось бы чрезвычайно далекой от проблем современности, заключалась для Блока не в том, что он мыслил Куликовскую битву прямым «прообразом» современной ситуации, как полагают авторы авторитетной статьи о цикле [10, с. 73], а в том, что свою эпоху он считал замыканием того витка русской истории, начало которого открывала Куликовская битва. В примечании к публикации цикла в первом издании своей трилогии Блок писал: «Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение» [2, т. 3, с. 587]. Повторение такого «символического события» он ожидал в свое время (добавим, что это совсем не означает тождества разных эпох). Однако точкой отсчета в его цикле является не Куликовская битва, а эпоха «Слова о полку Игореве».