— В тебе столько водки, засранец, что считай, ты находишься в России, а там свобода слова и говорить можно, что угодно, — парировал благостную либеральную речь Бориска. «Это я тебе уже, как Борис Николаевич Ельцин говорю», — не делая паузы, добавил он.
— Ты кто? — глядя прямо на Бориску, прошептал Генрих и с открытым ртом стал ждать ответа. В его голове, словно гигантский рой пчел, крутились разнообразные вопросы, но в данный момент он сумел сформулировать только этот.
— Я дух.
— Дух — это, как привидение?
— Для тебя, да.
— Русские столько пьют, чтобы видеть Дух?
— Только самые сильные и отчаянные, Генрих, — не скрывая иронии, вмешался в разговор Аристарх.
— Я есть очень сильный, могу пить ещё, — расхрабрился новый знакомый.
— А больше ничего и нет, всё выпито, — едко отреагировал Бориска. Очевидно, его сильно расстроило, что выпивка так быстро закончилась.
— Я знаю русский пословица: сколько дурака за водкой не посылай, всё равно один бутылка купит.
— Надеюсь, про дурака не в мой адрес сказано? — показно поинтересовался Майозубов.
— Нет, это в ни чей адрес — просто хороший шутка, я сейчас звонить мой приятель, который работать в ресторане через дорогу, он принесёт шнапс прямо сюда, — уверенно махнул рукой Генрих, набрал нужный номер и что-то заверещал на немецком.
— Ну тогда статус-кво восстановлен, а чего спросить-то хотел, бедолага? — напыщенно спросил Бориска, дождавшись пока тот наконец закончит инструктировать своего приятеля.
— Сначала я хотел знать, как делать этот фокус. Теперь понимать, что это не фокус, но совсем не понимать, что вижу. Кто вы?
— Бестолковый вопрос, ты и сам знаешь кто мы. Аристарх — воплощённый, такой же, как и ты, а я в твоей интерпретации — привидение.
— Я тоже стану привидение?
— Нет, не станешь, ты пока ещё не способен себя осознать в достаточной степени.
— Тогда я очень хотел знать, как моя мама? Она умерла, когда мне было восемь лет, — печально произнёс Генрих и по его щеке покатилась слеза.
— Тебе пока рано знать такие вещи, тем более, что ты это не способен ни понять, ни принять.
— Но я очень хочу… Меня мама сильно любить.
— А разве тебя ни после этого никто не любил? — поинтересовался Аристарх.
— Нет, обо мне много заботится — немцы очень добрые люди. Но любить — это другое…
— Не понимаю тебя…
— Объясню вам на примере кухни. Некоторые готовить, точно, как написано в рецепт — это, можно говорить, забота. А другие готовить, как вы говорите, на глаз: они душой чувствовать, что надо делать и сколько чего класть — это вот и есть любовь.
— Ты какой-то неправильный немец, слишком глубокие мысли о любви выдаёшь…
— Ну я же, всё-таки, человек…
— Понятно, что человек, но тут важно понимать, что тобой движет… Если тебе не хватило материнской любви — это одно, а если ты хочешь что-то узнать о любви — другое.
— Я хотеть настоящее…
— Настоящее, к сожалению, — боль, — улыбнувшись ответил Бориска и посмотрел на приближающегося молодого человека, который нёс большой пакет со шнапсом и закуской.
— И как быть, Бориска? — с некоторым недоумением спросил Генрих.
— Чтобы получить настоящую любовь, надо, для начала, научиться любить самому.
— Мне нужен подробный инструкция, как научиться любить самому.
— Инструкция простая — искать любовь, но для начала надо понять что это такое.
— Я не совсем понимать…
— Любовь — не процесс, а свойство души.
— Я должен получить это свойство?
— Верно… Но самое важное, что сейчас можно сделать — выпить. Что-то я давно шнапсом не баловался…
Аристарх с удивлением смотрел на философствующую инфернальную сущность и ничего не понимал. Казалось бы, где привычный пьянчужка Бориска и где любовь? Майозубов готовился задать Бориске вопрос о смысле мотаний по временам, но тот сидел, пил с немцем и был безразличен, как придорожный камень. Поэт решил дать им время, надеясь, что чуть позже обо всём спросит, и чтобы развеяться, неторопливо направился к небольшому пешеходному мостику, соединяющему живописные берега канала, а сознание привычно рождало стихи:
У меня одно пророчество,
Моя тихая беда,
Я встречаю одиночество
Сестру слова «никогда»
Воды тихое течение,
Переливы грустных дум,
Души слабое свечение
И усталый, пошлый ум…
Неспешная прогулка невероятно расслабила и придала сил жить, минут через тридцать Аристарх вернулся обратно и обнаружил, что на набережной остался только в стельку пьяный, плачущий немец, тот медленно ел сосиску и был беспомощен, как ребёнок.
— Любить очень и очень больно, — вытирая слезу, произнёс Генрих.
— Даже не знаю, что тебе сказать, бедолага.
— Мне хочется утонуть в этой река…
— Отличная идея, кстати, но ты не утонешь.
— Почему?
— Это же противозаконно тонуть в реке, — усмехнулся поэт, а вусмерть пьяный полицейский, гладя искренними, почти детскими глазами, видимо, проникшись глубиной столь нехитрой мысли, утвердительно кивнул. Впрочем, Майозубов неплохо знал, как в таком состоянии меняется настроение и поэтому решил, что не оставит пьяного Генриха на берегу канала, что называется, «от греха подальше».