Дерни смерть за саван

Портрет неизвестного. – Следствие бессонной ночи. – Анита отправляется в путь. – Упражнения в притворстве. – Гостиница со сладким названием. – Записка, брошенная в окно. – Максимов проявляет нетерпение. – Вечерняя прогулка. – Преображение. – Любовь и сумасбродство. – Вражда, едва не переросшая в дружбу. – Беспокойный визитер. – Баскские песни под гитару. – Землеройная машина в действии. – Тревога Аниты. – Шаги в ночи. – Тот, кого не удалось разглядеть. – Искры и звезды.

Памятуя о том, что для получения качественного изображения экспонированная фотопластинка должна быть проявлена как можно скорее, Максимов не стал дожидаться утра. Запершись в темном чулане, он бережно извлек из камеры негатив, покрытый светочувствительным слоем йодистых солей, смешанных с коллодием, и проявил его в растворе железного купороса, закрепив затем в гипосульфите. Когда пластинка подсохла, он наложил ее на пропитанную хлористым серебром бумагу и получил вполне четкий черно-белый отпечаток, с которым под утро и пришел к Аните.

– Вот, погляди на эту харю!

Снимок запечатлел освещенного электрической вспышкой человека в шерстяной накидке, который, пригнувшись, пробирался через сад к дому Кончиты. Лицо его с густыми бровями и мясистым носом сплошь усеивали отвратительные на вид оспины.

– Это он! – сказал Максимов. – Тот, который следил за нами, когда мы ходили к реке. И которого я подстрелил на холме.

– Но ты же не видел его лица!

– Одежда та самая. И вон – пятно на бедре: кровь проступила сквозь штанину. Отметина от моей пули.

– Кто же это? – Анита озадаченно рассматривала отпечаток под разными углами. – Это не бородатый Диего, не очкарик Пепе, не одноглазый отравитель, который привез нам ядовитые яблоки… И уж конечно, это не тот мальчишка, что заманил нас в в старую часовню.

– Вывод очевиден: под началом у сеньоры Лусии гораздо больше сообщников, чем мы предполагали. Боюсь представить, сколько их всего…

– А по мне так он не выглядит бандитом.

– Зачем же он следил за нами? Зачем залез в сад и крался к дому?

– На эти вопросы мне тоже хотелось бы получить ответы.

– Мы их получим! С негативной фотопластинки можно сделать сколько угодно оттисков. Я передам их сеньору Лопесу, пусть он снабдит ими своих ищеек и распространит по городу. Мы обложим это отребье со всех сторон, они носа не посмеют высунуть на улицу!

– По-моему, ты все упрощаешь. – Анита еще раз взглянула на снимок, подумала. – Или напротив, усложняешь.

– Ты это к чему? – Максимов широко зевнул и потер красные от усталости глаза.

– Да так… Тебе надо отдохнуть, всю ночь не спал.

Еще один зевок, шире предыдущего. Выпущенный из пальцев листок фотобумаги спланировал на половицы. Анита подобрала его, положила на столик.

– А как же сеньор Лопес? – слабо запротестовал Максимов и сел на перину. – Надо же сходить… отнести…

– Я сама этим займусь.

– Но ты не умеешь проявлять снимки… я тебя научу… в чулане есть специальная ванночка, в нее наливаешь…

Что именно надо налить в ванночку, он досказать не успел – обмяк, повалился на подушки и через мгновение уже сопел. Анита не стала его будить и на цыпочках вышла из спальни. Фотоснимок носатого незнакомца так и остался лежать на столе.

Вероника стряпала завтрак, ворча себе под нос, что разрекламированная дрезовская мясорубка давится жесткой испанской говядиной и проще рубить мясо на фарш по старинке – большим полукруглым ножом.

Кончита, которая, избавившись от одиночества, начала постепенно возвращаться к жизни, сидела перед зеркалом, заключенным в бронзовую раму, и завивала волосы, накручивая их на матерчатые рулончики. Сильвия со сноровкой умелой горничной помогала ей.

Анита не стала дожидаться обещанных Вероникой пожарских котлет, пожевала спаржи и направилась в город. Нет, она не пошла в управление гражданской гвардии, не потревожила сеньора Лопеса. Она миновала церковь Святого Антония, с наслаждением прогулялась по дорожкам обширного сада и вошла в здание с вывеской «Гостиница “Лабрадор”». Там она сказала сидящему за стойкой портье, что приехала издалека, впервые гуляет по городу и не знает, как добраться до монастыря Сан-Паскуаль, известного своей красотой. Портье стал в подробностях описывать маршрут, но Аните вдруг сделалось плохо, она села на полированный стул и попросила воды. Портье умчался, а она, чудесным образом исцелившись, раскрыла лежавший на стойке журнал, куда записывались имена постояльцев, бойко его пролистала и покинула гостиницу еще до того, как вернулся портье со стаканом.