Деррида

Жаки же поступает в шестой класс в лицей Бен-Акнун, название которого происходит от названия старого монастыря, расположенного совсем близко от Эль-Биара. Там он встречает Фернана Ашарока и Жана Тауссона, которые станут его близкими друзьями на весь период отрочества. Но этот год в шестом классе важен еще и потому, что для Жаки он совпадает с важным открытием – открытием литературы. Он вырос в доме, где книг было мало, и уже успел прочитать всю семейную библиотеку. В этот год французскую литературу преподает г-н Лефевр[41].

Это молодой рыжеволосый человек, только что прибывший из Франции. К своим ученикам он обращается с таким энтузиазмом, что порой это вызывает у них улыбку. Однажды он рассыпается в похвалах влюбленности, упоминая «Яства земные» Андре Жида. Жаки тут же добывает эту книгу и с воодушевлением погружается в чтение. Несколько лет он будет читать ее и перечитывать.

Я, наверное, выучил эту книгу наизусть. Несомненно, как и любому подростку, мне нравились ее горячность, лиризм войны, которая в ней объявлялась религии и семье… Для меня это был манифест или библия… сенсуалистекая, имморалистская и, главное, очень алжирская… я помню гимн Сахелю, Блида, плодам Сада испытаний[42].

Через несколько месяцев ему будет явлено другое лицо Франции, куда менее желанное.

Глава 2 Под солнцем Алжира. 1942–1949

Пора отрочества началась внезапно, октябрьским утром 1942 года. В первый день нового учебного года главный надзиратель лицея Бен-Акнун вызвал Жаки к себе в кабинет и сказал: «Ты должен вернуться домой, мой мальчик, твои родители получат уведомление»[43]. Квота евреев в алжирских классах только что была снижена с 14 до 7 процентов, и своим усердием местная администрация снова перещеголяла правительство Виши[44].

Деррида часто будет повторять, что это стало «одним из землетрясений» в его жизни:

Я этого совсем не ожидал и ничего не понял. Я пытаюсь вспомнить, что могло происходить во мне в это мгновение, но тщетно. Нужно отметить, что в семье мне тоже не объяснили, почему это произошло. Я думаю, что это было непонятным для многих алжирских евреев, тем более что немцев не было; это были инициативы французской алжирской политики, более суровой, чем в самой Франции: все еврейские преподаватели в Алжире были уволены. Для местного еврейского сообщества происходящие события были непонятны; их приходилось если не принять, то перетерпеть, как какое-то необъяснимое природное бедствие[45].

Даже если Деррида отказывается преувеличивать тяжесть этого травматического опыта, что было бы «неуместным» в сравнении с преследованием, которому подверглись евреи в Европе, он признает, что опыт этот оставил в нем глубокую рану, способствуя его формированию как личности. Да и как тот, кто не желал стирать из своей памяти что бы то ни было, мог забыть это утро 1942 года, когда из класса лицея Бен-Акнун выгнали «маленького черного еврея, по виду совсем араба»[46]?

Рана не сводилась к анонимной «административной» мере, в которой я ничего не понимал и которую никто мне не объяснил, она была другой и так и не зарубцевалась, она была повседневным оскорблением со стороны друзей, моих школьных товарищей, ребят во дворе, а иногда угрозами и тумаками, которыми награждали «грязного еврея», коим, скажем так, я вдруг оказался…[47]

В эти недели сразу после ужесточения антисемитских мер в Алжир придет настоящая война. В ночь с 7 на 8 ноября 1942 года американские войска высаживаются в Северной Африке. В столице Алжира идут ожесточенные бои между силами Виши, которые, не медля, начинают вести огонь по союзникам, и группами сопротивления под предводительством Жозе Абулькера, студента-медика 22 лет. Деррида подробно перескажет этот день Элен Сиксу: