Деррида

Хотя в начальных классах «туземцев» много, среди поступающих в лицей их почти нет. Деррида расскажет об этом в «Монолингвизме другого»: арабский язык считается иностранным языком, изучение которого возможно, но никогда не поощряется. Что касается реальности Алжира как страны, она решительно отрицается: преподаваемая ученикам история Франции – это «невероятная дисциплина, басня и библия и в то же время доктрина, оставляющая почти неизгладимый идеологический след». Об Алжире не говорят ни слова, ничего о его истории или географии и в то же время требуют от детей, чтобы они могли «нарисовать с закрытыми глазами берега Бретани или устье Жиронды» и чтобы знали наизусть «названия административных центров всех французских департаментов»[30].

Однако с «метрополией», как ее следует официально называть, у учеников более чем двусмысленные отношения. Некоторые ученики из привилегированных семей ездят туда на каникулы, часто в такие курортные города, как Эвиан, Виттель или Контрексевиль. Всем остальным, в том числе детям семьи Деррида, Франция, одновременно далекая и близкая, находящаяся на другом берегу моря, похожего на непреодолимую пропасть, представляется какой-то сказочной страной. Это «образец правильной речи и правильного письма». Ее воспринимают не столько в качестве родины, сколько как «далекие края», «бастион и в то же время совершенно иное место». Что же касается Алжира, они чувствуют его, обладая о нем «смутным, но уверенным знанием», он не просто одна провинция из многих. «С самого детства Алжир был для нас еще и отдельной страной…»[31].

Иудаизм в повседневной жизни семьи занимает довольно скромное место. По большим праздникам детей водят в синагогу столицы Алжира. Жаки очень нравятся музыка и сефардские песни, и эта любовь останется с ним навсегда. В одном из своих последних текстов он будет вспоминать о ритуалах со светом в Эль-Биаре, проводимых с вечера пятницы. «Я снова вижу мгновение, когда после всех мер предосторожности мать зажигала ночник, свет которого скользил по поверхности стакана с маслом, и с этого момента нельзя было больше касаться огня, зажигать спичку, тем более курить, нельзя было прикасаться к выключателю». Также у него останутся радостные воспоминания о муриме с его «свечами, вставленными в мандарины, с „миндальными guenégueletes“, „белыми галетами“ с дырочкой, покрытыми сахарной глазурью, для чего сначала их обмакивали в сироп, а затем вывешивали, как белье на веревке»[32].

В семье воплощением религиозного сознания выступает Моис Сафар, дед по материнской линии. Хотя он не был раввином, его «всеми признаваемая праведность ставила его выше священника»[33]. Это человек суровой наружности, тщательно исполняющий все религиозные предписания, часами просиживающий в кресле, погрузившись в молитвенник. Именно он незадолго до смерти подарит Жаки на бар-мицву белоснежный талит, который Деррида будет часто упоминать в своей работе «Покровы», – молитвенное покрывало, которое, по его словам, он будет «трогать» и «ласкать каждый день»[34].

Бабушка по материнской линии, Фортюне Сафар, переживет мужа на много лет. Она в этой семье главная: ни одно важное решение не принимается без ее одобрения; она часто живет в семье Деррида, в их доме на улице д’Орель-де-Паладин. Это место встреч четырех дочерей Сафар. Жоржет, мать Жаки, – третья дочь, она известна своей смешливостью и кокетством, а еще больше страстью к покеру. Чаще всего она держит общий банк с матерью, что позволяет ей уравновешивать выигрыши с проигрышами. Жаки впоследствии будет рассказывать, что научился играть в покер до того, как научился читать, и в очень раннем возрасте уже умел раздавать карты с ловкостью крупье. Больше всего на свете он любит сидеть со своими тетушками, наслаждаясь рассказываемыми ими глупостями, чтобы потом повторить их своим двоюродным братьям и сестрам.

Хотя Жоржет любит принимать гостей и иногда может приготовить вкусный кускус с травами, она почти не занимается повседневными домашними обязанностями. В течение недели провизию ей доставляют из соседнего магазина. А по воскресеньям с утра на рынок отправляется муж, иногда в сопровождении Жанин или Жаки. Эме Деррида, довольно молчаливый человек, не пользующийся большим авторитетом, почти никогда не выступает против матриархата. Изредка он роняет загадочное замечание «это какой-то отель „Патч“», когда дамы слишком уж, с его точки зрения, разукрашиваются. Его собственное увлечение – сходить иногда в воскресенье после обеда на скачки, когда семья выбирается на один из замечательных пляжей с мелким песком: часто это пляж Пудрийер в Сент-Эжен[35].