Деррида

После двух лет дискуссий, порой трудных, от проекта откажутся, в основном по финансовым причинам. В итоге от него останется лишь книга Chora L Works, в которой расписаны этапы общей работы. Но Деррида не прощается на этом с архитектурой. Деконструктивистское течение, пусть и не без искажения его понятий, вскоре закрепляется, создавая странный синтез деконструкции Деррида и русского конструктивизма. В 1988 году Филип Джонсон и Марк Уигли организуют в Нью-йоркском музее современного искусства (МоМА) выставку, объединяющую ряд выдающихся архитекторов – Заху Хадид, Франка Гери, Даниэля Либескинда, Рема Кулхаса, Питера Эйзенмана, Бернара Чуми и австрийское агентство Coop-Hiттelb(l)au – под общей вывеской «Деконструктивистская архитектура». Хотя Деррида не участвует в ней, французская пресса реагирует негативно. Жан-Пьер ле Дантек пишет, что из Деррида «высосала все соки его клика», а Жан-Луи Коэн полагает, что это «скрещение русского авангарда и французской философии» относится не к области теории, а, «похоже, к тератологии – науке о чудовищах»[986].

Глава 2 От дела Хайдеггера к делу де Мана. 1987–1988

С момента перехода в Высшую школу социальных наук Деррида каждый год может работать над темой по своему выбору, не притворяясь, будто придерживается программы агрегации. С 1984 года его интересует тема «Философские национальности и национализмы». С осени 1986 года он привносит в нее особый поворот, назвав ее «Кант, еврей, немец». И хотя поставленные вопросы являются философскими, они совершенно не академические:

Вы уже, должно быть, поняли, что на этом семинаре меня интересует модерн, прошлое и будущее определенной пары, иудео-немецкой, пары, которую я считаю уникальной в своем роде, без которой было бы невозможно понять некоторые вещи в истории Германии, нацизма, сионизма… то есть довольно многие вещи в истории нашего времени[987].

На занятиях Деррида терпеливо разбирает тексты Фихте и Ницше, Адорно и Ханны Арендт, а также Рихарда Вагнера, Мишле и Токвиля. Не забывая и Хайдеггера, философа, к которому он возвращается каждый год, увлеченно с ним споря. Утверждая, что «мыслить можно только на языке другого», Деррида открыто оспаривает Хайдеггера, который в своем знаменитом посмертном интервью в Spiegel заявил, что «мыслят только на своем языке, на своем собственном языке», желая «показать привилегию, превосходство, незаменимость греческого и немецкого как языка мысли».

Продолжая эти размышления, Деррида в марте 1987 года читает лекцию «О духе» в завершение конференции «Хайдеггер, открытые вопросы», организованной Международным коллежем философии. Деррида интересуется словом «дух» (Geist), встречающимся как в наиболее известных философских текстах Хайдеггера, так и в знаменитой «Ректорской речи», с которой он выступил в 1933 году. В одном из интервью Деррида дает пояснение: «…в тот момент, когда в его речи наиболее явно отмечается принадлежность нацизму… Хайдеггер подхватывает слово „дух“, которого он требовал избегать, он снимает кавычки, в которые его заключал. Он ограничивает деконструктивное движение, которым ранее занимался. Он произносит волюнтаристскую и метафизическую речь, которую впоследствии поставит под вопрос»[988].

Через несколько недель после этой конференции вопрос о нацизме снова выходит на первый план благодаря процессу Клауса Барбье, широко освещавшемуся в средствах массовой информации. 4 июля 1987 года после двух месяцев слушаний суд присяжных региона Роны приговаривает Барбье к пожизненному заключению за преступления против человечности. В октябре того же года выходит книга Виктора Фариаса «Хайдеггер и нацизм», которая сразу становится событием. Вопрос, впрочем, не нов: во Франции им долго занимался Жан-Пьер Фай, и не он один, причем Деррида с 1969 года подвергался его нападкам[989]. Но спор о Хайдеггере, как и о Селине, – это морской змей, который выходит на берег каждые 20 или 30 лет.

Книга Фариаса, написанная по-испански, впервые публикуется, однако, именно во Франции. И речь идет не просто о превратностях книгоиздания. Кристиан Жамбе, автор предисловия, объясняет это так: