Деррида

Давно уже я чувствую, что это какое-то несчастье – иметь все меньше возможности читать так, чтобы это чтение не было связано с каким-то текстом, который я пишу, не было избирательным, отсеивающим, беспокойным и беспокоящим чтением. Читаю я обычно небольшими урывками, чаще всего непосредственно за письмом, прививая письмо к тому, что читаю. Но чтение, в которое погружаешься как в поток, я ощущаю, что все больше его лишаюсь. И это действительно лишение[1119].

В книгах, над которыми Деррида работает, можно увидеть «следы насилия карандашных отметок, восклицательные знаки, стрелки, подчеркивания»[1120]. Читать – это уже работа, первый этап письма.

Я читаю с проектом в голове. Я редко читаю незаинтересованно… то есть я читаю активно, избирательно, слишком избирательно и недостаточно пассивно…

Я читаю слишком нетерпеливо, слишком быстро, и эта избирательная нетерпеливость стоит мне очень дорого: возможно, я допускаю много неточностей, многим пренебрегаю. Но очень часто, когда я открывал книгу с середины, именно благодаря этой нетерпеливости я тут же натыкался на то, что искал…

Я замечаю, что, когда пишу о литературном тексте, я начинаю читать его и что мое первое прочтение, состоящее из редких проблесков, содержит слишком много лакун… По существу, читать меня заставляет преподавание[1121].

Его всегда интересовали техники письма. Он охотно напоминает о том, что Ницше был первым западным мыслителем, у которого была пишущая машинка, тогда как для Хайдеггера настоящим могло быть только письмо от руки[1122]. Долгое время все тексты, которые для него важны, Деррида начинает писать пером, принимаясь за них по нескольку раз. Только когда текст наконец набросан, когда тон и исходная перспектива заданы, он садится за машинку. Все, кто слышал, как он печатает на своей маленькой «Оливетти» с международной раскладкой, а потом на электрической машинке, поражались его скорости. Хиллис Миллер рассказывает: «Однажды в Йеле мы пришли с Гарольдом Блумом позвать его на обед. Но уже в коридоре услышали стук его пишущей машинки, настолько быстрый, что мы побоялись постучать в дверь. Казалось, что его креативность связана с ритмом машинописи, как у многих американских писателей. Он действительно думал пальцами в тот самый момент, когда писал»[1123]. Но хотя Деррида печатает очень быстро, он работает небольшими периодами. После 15–20 минут он встает, чтобы пройтись, или же снова погружается в книгу: «Чем больше меня интересует вопрос или чем он сложнее, тем быстрее я делаю перерыв»[1124]. Важно само отношение к телу, поэтому рабочая поза не является для него малозначительной деталью.

Порой мне случается писать лежа, делать заметки в момент просыпания, после сна… Когда я пишу сидя, я руковожу своими мыслями, идеями, движением мыслей, которые всегда приходят ко мне, когда я стою, когда делаю что-то другое, иду, веду машину или бегу. Когда я бегал (сейчас я бросил), ко мне приходили наиболее организующие мысли, идеи. Бывало, что я бегал с бумагой в кармане, чтобы можно было сделать заметки. Потом, когда я садился за стол… я разбирался с этими мимолетными, беглыми, порой молниеносными моментами, которые всегда приходили ко мне на бегу, эксплуатировал их. Я очень быстро осознал, что хорошие идеи могут прийти ко мне, когда я стою[1125].

Лучшее описание его творческого процесса, вероятно, можно найти в статье, написанной вместе с Патриком Морие для газеты Libération: