Деррида

У Деррида мало развлечений. Футболом, который был одной из главных страстей его юности, после Алжира он уже не увлекался. После Колеа он никогда не играл, а матчи по телевидению смотрит лишь изредка. В начале 1960-х годов он регулярно играл в теннис: в памяти Соллерса первый образ, связанный с Деррида, – это ракетка на заднем сиденье его «ситроена». В 1980-х годах он занимался джоггингом, подхватив это увлечение в Калифорнии, но, решив, что обещанного удовольствия ждать слишком долго, в конечном счете бросил. Он никогда не любил ходьбу и теперь все больше избегает ходить пешком. Плавание по-прежнему привлекает его, но только в море.

Театр с тех пор, как его водил туда Мишель Монори, обычно ему скучен, кроме пьес Шекспира. Конечно, он внимательно следит за спектаклями знакомых из близкого круга, пьесами Элен Сиксу, теми, что ставит Даниэль Месгиш, а также спектаклями, с которыми связаны Жан-Люк Нанси и Филипп Лаку-Лабарт. Но это больше из дружбы, чем из подлинного интереса.

Кино имеет намного большее значение. В детстве в Алжире и в студенческие годы в Латинском квартале он смотрел много фильмов. В Рис-Оранжис это сложнее. В основном Деррида ходит в кино, когда он в США. В противоположность Делезу, автору двух крупных произведений на эту тему, Деррида – совсем не синефил. В кино он ищет прежде всего возможность освободиться от запретов и забыть на время о работе. В интервью журналу Cahiers du cinéma он отстаивает это измерение «культуры, которая не оставляет следов»:

Это искусство, остающееся народным… Это даже единственное по-настоящему народное из великих искусств… И нужно оставить его, сохранить в этом виде… Когда я бываю в Нью-Йорке или в Калифорнии, я смотрю множество американских фильмов, все, что идет в прокате, и фильмы, о которых говорят, поскольку мне же надо быть в курсе. Это момент, когда у меня есть свобода и возможность вернуться к этому народному отношению к кино, которое для меня необходимо… Это дар моей молодости, и я бесконечно признателен кино за то, что оно позволяет мне регулярно расставаться с моим преподавательским местом. Кино остается для меня большой радостью, скрытной, тайной, жадной и ненасытной, то есть инфантильной[1138].

Он не то чтобы очень ценит Вуди Аллена: для него он слишком европейский режиссер. Любит он прежде всего фильмы про мафию и то, что, с его точки зрения, является чисто американским кино. Ему никогда не надоедает смотреть трилогию «Крестный отец», «Однажды в Америке» Серджио Леоне и «Врата рая» Чимино. «Я люблю в кино интеллект, который является интеллектом не знания или интеллектуала, а самой постановки»[1139]. Также ему очень нравится «День искупления» Александра Аркади – семейная история, разворачивающаяся в мире главарей еврейской мафии в Алжире. Он не пытается отрицать свои вкусы, признает их, не стесняясь: так, однажды его спросили о том, какое влияние могли оказать на его работу или его образы фильмы Годара, и Деррида ответил с той искренностью, которую он сам считает грубой, сказав, что оно «совершенно ничтожно»[1140]. Это не мешает ему с удовольствием сыграть в фильме Ghost dance Кена Макмаллена, скорее авангардистском, но, впрочем, он играл там самого себя и к тому же с Паскаль Ожье.

В интервью El Pais он говорил, что мечтал быть «музыкально одаренным», но на самом деле он мало интересуется музыкой, если не считать арабо-андалузских стилей его детства. Он любит джаз, как и многие другие представители его поколения, и часто пользуется поездкой в Нью-Йорк, чтобы сходить на какой-нибудь концерт. Хотя он несколько раз встречал Пьера Булеза у Поль Тевенен, он не демонстрирует какой-либо склонности к современной музыке. Благодаря Родольфу Бюрже, философу, который потом стал музыкантом, и особенно своему сыну Пьеру Деррида знакомится с творчеством страсбургской группы Kat Опота, на концертах которой он не раз бывал.