Деррида

Оборотная сторона этой суровости – своего рода потворство. Александер Гарсиа Дютман признает, что его не раз раздражали подобные моменты «келейности». «Меня злило то, что Деррида с таким вниманием относится к некоторым людям, в которых не было ничего особенного, кроме преданности ему. Но он любой ценой хотел, чтобы его любили, еще больше, чем быть понятым»[1145]. Бывает, что Деррида страдает от подражательства, причиной которого стал, но во многих отношениях он его принимает и даже поощряет. «Я думаю, он искренне верил в то, что большинство тех, кто ему льстил, являются людьми выдающихся качеств, – полагает Авитал Ронелл. – Возможно, в учениках он находил своего рода зеркало, которое его успокаивало. Проблема в том, что, поскольку он повторял им, какие они замечательные, многие и в самом деле в это поверили, став в действительности совершенно несносными»[1146]. Быть может, он просто не хочет видеть их посредственности. Также не исключено, что он неравнодушен к тем услугам, которые они могли ему оказать.

Долгое время в своих публичных выступлениях Алжир и еврейство он обходит молчанием. Но по прошествии лет Деррида все больше обращается к своему происхождению, уделяя ему определенное место в своих текстах и мысли. Но, как и со многими другими вопросами, здесь также сохраняется определенна я двусмысленность. Так, почти всегда ему кажется, что он смог по большей части «стереть и подавить» свой алжирский акцент, который был у него в детстве и подростковом возрасте. Но когда он слушает свои записи, он узнает некоторые черты своего выговора: «Я думаю, что это не очень заметно, не слишком выражено, но все же выражено. В закрытости „е“, в определенной подаче, скорости произношения, в чуть более закрытом рте… У меня не слишком счастливые отношения с этим акцентом»[1147]. В моменты сильного возбуждения или гнева эти алжирские нотки снова дают о себе знать, с чем ему приходится мириться, хотя и не без труда: «Мой голос, его властная сторона и в то же время его исходный акцент, смешиваясь, составляют то, что я не выношу, выношу тем меньше, чем более безуспешной, в той или иной мере, оказывается вечная попытка их контролировать»[1148].

Отношения Деррида с семьей – из числа наиболее двусмысленных. Снова становясь Жаки, он сталкивается со своим прошлым, с собственными формами сопротивления. И хотя порой его это раздражает и едва ли не стыдит, хотя он разочарован тем, что члены семьи не пытаются его читать, так что и поговорить почти не о чем, он к ним чрезвычайно привязан. Но когда он выяснит, что его мать «не сохранила почти ничего, разве что некоторые» из открыток и писем, которые он писал ей «на протяжении почти 30 лет, по два раза в неделю»[1149], его это глубоко ранит. Это, однако, не мешает возвращаться каждый год на годовщину смерти отца, чтобы собрать всю семью вместе. Каждое лето вместе с Маргерит они проводят несколько недель в Вильфранш-сюр-Мер, рядом с Ниццей, просиживая целые дни на небольшом участке пляжа вместе со всеми родственниками, как в старые времена в Алжире. Его кузина Мишлин Леви рассказывает, что он обычно занимает место в центре группы родственников и очень не любит, когда кто-то хотя бы немного от нее отходит. Он хочет, чтобы все свои были рядом, пусть даже большую часть времени он молчит, погрузившись в чтение[1150].

Каникулы, будь то в Расса или на Лазурном Берегу, подчинены строгому ритуалу, и главное требование Деррида – возможность спокойно работать. В Вильфранше они поначалу останавливались в гостинице Versailles, но Жак, который счел ее слишком шумной, вскоре выбрал La Flore, которая тоже находится на холмах над деревней[1151]. Это, как он часто говорит брату и сестре, одно из самых красивых мест в мире. Как обычно, он встает в шесть утра и принимается за работу сразу после кофе. После обеда он долго плавает. «Он всегда говорил: „Я заново оживаю“», – вспоминает его брат Рене. Деррида, не лишенный кокетства, рад тому, что может загореть и приобрести более здоровый вид, в повседневной жизни слишком легко сходящий на нет. Он наслаждается солнцем и морем, которых в Париже ему не хватает и которые стали одной из причин его любви к Калифорнии. Деррида, не жалующий тусовки, любит встречаться с друзьями и возвращаться в любимые места, такие как музей Матисса и Фонд Маг. Каждый год он отправляется в Эз, чтобы выполнить символический акт: отправить почтовую открытку Бланшо, который там долго жил.