Деррида

Побывав до меня и лучше меня в центре этого опыта (назовем его именами тех, кто вложился в него душой и телом: Ницше, Хайдеггера, Левинаса, Бланшо), вы заметили мой приход. Отныне, поскольку я пишу для вас, я мог бы лучше направлять свою речь, которой желаю что-то нащупать. Вы видите, что я все еще ищу безмятежности, хочу быть понятым. Да и как могло бы быть иначе? Но я знаю, что безмятежность, которой вы меня теперь наделяете, не имеет ничего общего с удобством, а быть понятым в своих пробных шагах – не значит угнездиться в достоверности. Другая безмятежность, несомненно дурная, – это университет, а теперь Школа, где мое преподавание меня укрепляет, по-другому, более действенно и плоско, стремясь при этом соединиться с той, первой[358].

Все большее значение, как друг и писатель, приобретает для него и другой собеседник, гораздо более юный, – Филипп Соллерс. Деррида глубоко тронула «Драма», его новая книга. Он отправляет Соллерсу длинное письмо, робкое и даже смущенное, извиняясь за «велеречивость»:

Не говоря обо всем том, что «Драма» затрагивает в моих ожиданиях, всем том, в чем вы пошли раньше меня по пути, который показался мне знакомым, пусть и беспамятно, всем том, что мог бы сказать мой комментарий, оплетая собой вашу книгу, которая уже комментирует сама себя, то есть стирает себя, когда себя же и пишет… и пишет, устраняясь… не говоря об этом комментарии, который я не осмеливаюсь предпринять или же отвлечь от его движения, продолжающегося во мне, я восхитился – позволено ли это? – писателем, чудесной уверенностью, хранимую им в тот самый момент, когда он на передовой, в предельной опасности письма…[359]

Тон становится еще более личным, когда Деррида признается, в какой мере книга Соллерса пробудила в нем любовь к литературе, перед которой он всегда робеет, ощущая себя в каком-то смысле испуганным: «Не рассердитесь ли вы, если я скажу, что написали, ко всему прочему, просто прекрасную книгу? Я, во всяком случае, очень рад ей, поскольку, хотя на публике я бы этого никогда не сказал, я все еще люблю прекрасные книги и верю в них. Во мне со времен молодости все еще сохраняется немного поклонения литературе». Постскриптум показывает, как высоко он ценит книгу Соллерса: «Читали ли вы „Ожидание забвение“ Бланшо? Он только что прислал мне его, не знаю уж почему, через два года после публикации. Я прочитал его как раз перед „Драмой“. И между этими книгами есть какая-то братская связь, устанавливающаяся через бесконечные различия».

Соллерс, без сомнения, очень тронут щедростью этого прочтения. Радуясь этому «общению без оглядки»[360] и мысли, которая его сопровождает, он в следующие месяцы очень сближается с Деррида. Они часто переписываются и встречаются. Можно предположить, что Деррида стремится к самой тесной дружбе, как это было с Мишелем Монори.

Статья об Арто опубликована в 20-м номере Tel Quel; в той же самой подборке выходят тексты Соллерса, Поль Тевенен и и неизданных писем Арто Анаис Нин. В первой статье Деррида, посвященной Арто, – »Навеянной речи» предлагается новаторское прочтение мало известного пока автора. К 1965 году в издательстве Gallimard вышло только пять первых томов полного собрания сочинений.