Дервиш света

Поздний гость — благой гость, кто бы он ни был. И как бы поздно ночью он ни переступил порог твоего жилища, прими его и обласкай.

Кагарбек так и поступил. Но… слова приветствия застряли в его горле. По дорожке к беседке через сад быстро шел доктор Иван Петрович.

Проклятие! Кагарбек предпочел бы, чтобы такой гость вообще не появлялся в его усадьбе.

С доктором были его сыновья. Их глаза не видели ни великолепных, тонущих кронами в темноте плодовых деревьев, ни величественной, достойной шаха виноградной галереи — шикама с тяжелыми, поблескивающими янтарно-розовыми огоньками в свете лампы гроздьями винограда, ни ковров на глиняном возвышении — супе, ни дорогой китайского фарфора посуды. Ребята кинулись на шелковые одеяла, кое-как завернулись в них и мгновенно блаженно засопели. Еще никто не успел раскрыть рта, а они спали.

— Очень уж долго ехали, — проговорил, заботливо поправляя одеяла, доктор. — Надо бы им попить чаю… свежий ветер… ну да ладно уж. Итак: ассалом алейкум, — обратился он к присутствующим.

Никто не ответил на традиционное приветствие, до того всех ошеломил приход доктора. Уж кого-кого могли ждать, только не доктора, да чуть ли не со всей семьей.

В жалком свете семилинейной лампы с закопченным стеклом удалось разглядеть переминающихся в темноте около супы с ноги на ногу бекских нукеров.

Неожиданное появление доктора в саду громом поразило бека и его слуг. Они попятились и исчезли в густых, черных тенях.

А Кагарбек воспринял появление доктора как знамение. Он был суеверен и глубоко верил во всякое «джадугари» — колдовство, волшебство. Доктора еще в Тилляу он считал немного колдуном. А тут вдруг заныл глаз и напомнил Кагарбеку, что Иван-хаким — его исцелитель и благодетель.

И ему стало совсем плохо.

К изумлению и доктора, и особенно Сергея Карловича, этот огромный чернобородый мужчина вдруг повалился в ноги Ивану Петровичу и закричал:

— Извините! Виноват я! Не обрушивайте на меня кару! Господь указал мне отныне праведный путь. Извините! Мы замыслили злое… Каемся…

Годы жизни в Туркестане многому научили доктора.

То, на что любой европеец и не обратил бы внимания или просто принял бы за какие-то, пусть вычурные, проявления восточного этикета или того же гостеприимства, сразу же стало ясным и понятным.

Холодок опасности проник в сердце.

Доктор понял, что допустил ошибку, поехав ночью по беспокойной Гиссарской долине и тем более вздумав искать пристанище в бекской курганче, доме Кагарбека. А ведь в Тилляу они жили соседями, и Кагарбек вел себя добрым соседом. И Ивану Петровичу невольно вспомнилось, как во время ливня Кагарбек не только усердно собирал по всему кишлаку на хашар народ, но и сам лазил на крышу, не протекает ли еще она.

Решительно и поудобней усевшись на курпаче, доктор взялся за ручку чайника.

— Э, да он совсем остыл.

И слова эти, произнесенные будничным тоном, сразу привели Кагарбека в себя. Он лихорадочно принялся отдавать распоряжения, вопя на весь сонный сад.

— Чаю! Дастархан! Быстро! Спите, что ли?

— Ну-с! — повернулся доктор к Сергею Карловичу, все еще не совсем пришедшему в себя. — Как вам, милостивый государь, господин концессионер, здесь нравится? Не правда ли, чудесный парк у господина бека?

— Гот мит унс! — наконец с трудом выговорил Мерлин почему-то по-немецки (раньше доктор не слышал от него ни одного немецкого слова). — Вы, ночью? Разъезжаете по темным дорогам. Кругом разбойничьи племена. Такой народ!

— Ладно уж. Народ? Какой народ? Замечательный, добрый гиссарский народ. Для тех, конечно, кто приходит к нему, раскрыв душу, сеять разумное, доброе, вечное. А не для тех, кто лупцует его нагайкой. Вы лучше скажите, господин концессионер, отпустите, наконец, в Каратаг людей помогать? Живые молят о помощи. Мертвые вопиют к небесам. Неужели вы не понимаете, что спасательные работы надо ускорить? Иначе будет поздно. И вы тоже, господин Кагар, — обратился он к беку, хлопотавшему с чайниками. — Это же ваши каратагцы, ваши подданные, наконец!

Все еще бледный, с лицом в бисеринках пота Кагарбек дрожащими руками отомкнул сундучок, стоявший на краю паласа, извлек матерчатую мошну, распечатал вынутую из нее пачку чая и бросил по большой щепотке заварки в чайники, которые держал заспанный, сладко зевавший мальчишка-слуга. Бережливый хозяин бек сам ведал завариванием чая. Так делали, впрочем, все баи в те времена. Заварку чая не доверяли даже старшей жене — бошхатын.

— Хороший чай, наваристый чай, первый сорт, — бормотал, успокаивая сам себя Кагарбек, — богдыханский чай.

Он все еще не мог взять себя в руки, вел себя базарным воришкой, которого схватили с чужим кошельком.

— Дорогие гости проголодались… Гостям сейчас подадут ош — обед, — лепетал он. — Моментально сготовим.