…Парни познакомились с Юрой, человеком из Свердловска именно из Свердловска, потому что ему не удалось навестить город под названием Екатеринбург, где остались все родственники. Юра рассказал им, что раньше по берегу были бесконечные пионерлагеря и базы отдыха. Они принадлежали разным предприятиям из дальних городов – Оренбурга, Челябинска, Кургана, Тюмени. Существовал и специальный аэродром, люди прилетали сюда на кукурузнике, они летали за овощами в Кунград на базар и за пивом – в волгоградские пивные. От аэродрома к берегу привозили на одном из двух ПАЗиков, и водителей звали дядя Гоша и дядя Мамед. Рыбы было меряно-немеряно, а подальше лежал свободный берег, настолько свободный, что какой-нибудь его участок годами назывался именем человека, если он там рыбачил. Вот Юркин километр, за ним Алешин, еще где-то Колькин. Ну и так далее.
А с восьмидесятого года море ушло далеко за горизонт, и никто не верил, что оно вернется. Хотя люди остались ведь там проходит газопровод Бухара – Урал, есть и собственные месторождения. По всему дну Арала стоят буровые. Так что работа есть, что в таких местах принципиально. Но как они там живут, без моря, в степи, почти в пустыне – как в тумане живут. Вася спросил Юру:
– А ты когда сам-то последний раз доходил до воды, видел море?
Юра ответил:
– Да лет шесть назад. Геологов возил. Они искали что-то нефть, газ…
В общем, в советское время был рай и военные базы. Теперь ни военных баз, ни рая. Обычный ад…
Пока они мне все это рассказывали, я неожиданно вспомнил воткнувшееся когда-то мне в память стихотворение:
И еще фильм Сокурова по сценарию Арабова мне пришел в голову, страшный, как любое его кино. Люди там жили в вымороченном и покинутом богом поселке среди степи… Говорят, на Арале снимался…
…Выпили мы чаю, чайника три Азия все-таки. Я остался один на один со своими мыслями, а парни ушли спать. Им надо было хорошенько отдохнуть.
…Уже к позднему вечеру привезли бензин. Так что наутро можно было двигать в Хиву.
VII
. Хорезм: страна исчезнувшего света…«Азия с неохотой впустила нас», – записал я в дневнике и задумался. Все-таки, кто мы такие, маленькие перемещающиеся точки на теле этой земли? Входим в новое, совершенно иное для себя пространство, и в нем надо отдышаться, оглядеться. Степь, пустыня, верблюды, древние и молодые племена и народы – этой стране несколько тысяч лет. Она видела все, что угодно. Блуждающие русла рек и высыхающие моря. Библейских пророков и Заратустра. Александра Македонского и Чингиз-хана. Тамерлана и Бабура. Воинов русских экспедиционных корпусов и крутящихся дервишей, ввинчивающих свое тело в иные пространства и измерения. Советских землепроходцев, наконец, и всю тщету их усилий. Если отъехать в пустыню на километр-другой от трассы и остановиться, на тебя наваливается такая напоенная временем тишина, что не хочется никуда двигаться или наоборот, тянет бежать отсюда, сломя голову и не оглядываясь. И что тут наши желания, гордость, уверенность современных людей, привыкших, что пространство легко ложится под колеса их мотоциклов? Караваны когда-то шли по Великому Шелковому пути месяцами. А мы путешествуем только пять дней, и наши мотоциклы, как ткацкие челноки, рисуют узоры среди песков.
…В Хиве стало окончательно ясно, зачем и куда мы ехали. Первый настоящий оазис, некогда цветущая земля Древнего Хорезма. Символично само ее название – Хаварезм – Страна Света. «Какие здесь жили надежды, сколько было мысли, сомнения, постижения, и как все опустело», – вздыхал в 30-х годах советский востоковед, писатель и путешественник Виктор Виткович, а у меня, если честно, возникло совсем другое чувство. Вот они, волны истории. Волна пришла, и волна схлынула. И что останется от того времени и пространства, где сейчас – мы? Хорошо, если хоть какие-то приметы, которые позволят тем, кто придет после нас, хоть краешком глаза, хоть промельком, хоть случайно, в полуяви-полусне, увидеть, как мы жили. А так, может быть, и ничего не будет. Звенящая пустота после цифровой эпохи. Хотя пластик – хороший материал для будущих археологов.
…На самом деле я, как только чуть прикрою глаза, так и вижу толкотню на этих базарах, хорезмийские сады, споры о философии и законе, о любви и постижении – все эти бесконечные вращения и песни суфиев в парадных залах только выстроенных медресе и ханак…
Да ладно, ерунда все это. Вглядываться в прошлое все равно, что смотреть в глубину на ярком солнце. Ничего толком не разглядишь, а вот разгулявшееся воображение способно подсунуть тебе любые картинки. Что захочешь, то и увидишь. А тут передо мной во всей неотменяемой реальности возвышались стены Ичан-Кала, старой цитадели Хивы.