Дервиши на мотоциклах. Каспийские кочевники

Здесь, конечно, все было куда проще, город стоял в стороне от больших дорог, богословы и дервиши, которые блуждали по этим пустыням от оазиса к оазису, от колодца к колодцу, редко поднимались так далеко на север, на границу почти безжизненных казахских степей, никогда не знавших исламской науки и образования. Хива была в стороне, и как новое место силы старой хорезмийской культуры быстро пришла в упадок. В начале ХХ века здесь почти невозможно было найти человека, читающего и разбирающего надписи на фарси, не говоря уже о старо-хорезмийском наречии. А о том, что творится за пределами мусульманского мира, могли знать только те хивинцы, которые выучились читать по-русски.

Но все не так просто на этом Востоке. Именно хивинцем был тот суфийский дервиш, который сказал Гурджиеву: «Не смотри вперед, смотри себе за спину», и, размышляя над этим высказыванием, так явно противоречащим европейскому взгляду на вещи, Георгий Иванович и создал свой знаменитый танец.

…Дворцы и гаремы меня не слишком впечатлили. В Хиве они выглядят несколько – как бы это сказать помягче, – провинциально. Но атмосферу создают. Так и представляешь себе, как томились здесь восточные красавицы, как стремились к ним пылкие возлюбленные из близлежащих селений. Сказка просто. Но это, скорее, следы неискоренимого европейского романтизма или нашей лермонтовщины, например. В провинциальной исламской вселенной ничего подобного и быть не могло.

Чур меня, чур!

VIII. В чайхане. Пахлеван Махмуд

От экскурсии со словоохотливым гидом, который бегло отбарабанил на местности заученный им заранее текст, мы, честно говоря, немножко утомились и зашли передохнуть в чайхану, которая была устроена возле небольшой ткацкой мастерской. В глубине зала – каждый за своей рамкой – сидели несколько местных мужиков. Они занимались совсем непривычным для мужчин в нашем современном понимании делом – ткали небольшие коврики. Я даже подумал, что как раз эти ковры и продают в местных сувенирных лавках в качестве антиквариата…

Чайханщик сразу мне кого-то смутно напомнил. Чистый эффект дежа вю. Я начал перебирать в уме всех своих знакомых, но так и не сообразил. А человек выглядел довольно странно. Абсолютно лысый, с большими пышными усами и почти «брежневскими» бровями, он скорей походил на армянина или азербайджанца, но никак не на местного персонажа. В его действиях не было никакой суеты и тем более желания угодить путешественникам. Наоборот, он вальяжно и немного даже угрюмо разливал чай и очевидно никуда не спешил. По крайней мере, в первые три минуты на нас никто не обращал внимания. На востоке это редкость.

В конце концов, нам все-таки подали чайник и стаканы. Чайханщик подошел, спросил, все ли в порядке. Я ответил, что да, все нормально, но он как будто бы не понял ответа и переспросил еще раз со странным, не узбекским акцентом:

– Все ли в порядке с вами? У вас все в порядке?

Я даже не знал, как отвечать на такой вопрос совершенно незнакомому человеку, а он вдруг сказал неожиданно вкрадчиво:

– Когда ты куда-то движешься, всегда возвращаешься обратно. Как челнок на ткацком станке. Если порядок сбивается, надо все начинать сначала.

И добавил:

– И что вы у нас уже повидали?

– Были на экскурсии, – признался я.

– В мавзолее Пахлавана Махмуда?

– Тоже были, – ответил Любер. – Как же без него. Нам рассказали, что архитектору, который его построил, дали прозвище Джинн.

– И все? – спросил чайханщик.

– Вроде, да, – неуверенно ответил я. – Может быть, мы что-то забыли, не услышали.

Почему-то я вдруг почувствовал неясную вину перед этим человеком, вроде как мы упустили самое главное, а теперь сдаем экзамен.

…У Пахлавана Махмуда простая история, обычная для здешних мест, но для Хивы он самый важный человек, – с большим напором произнес чайханщик, по-прежнему странно закругляя слова. – Вы должны запомнить это имя.

И, почти как по писанному, начал рассказывать. Такое было впечатление, что, как экскурсовод, чайханщик тоже заучил свою роль.

…Пахлаван значит «Силач». Силач Махмуд жил в Хиве семьсот лет тому назад и прожил семь десятков лет. Был он борцом, известным по всему Востоку. Старики вспоминают, как им говорили их старики, что на его поединки из дальних городов стекались тысячные толпы, а выступал он не только в Хорезме, но и в Индии, и в Арабии, и в Персии. Однажды две армии прервали битву, чтоб посмотреть поединок хивинца Махмуда. Он, как обычно, победил, и они вернулись к своему сражению. Что это была за война, какие правители и за что бились, кто участвовал и как погиб, – об этом мы ничего не знаем. История не сохранила нам этих сведений за их полной ненадобностью.