Что изменилось с тех пор? Прошло почти сто лет. Куда ушли их надежды? В тишину пустыни. Где внуки тех колхозников, которые встречали коммунистический автопробег? Старики, они расстилают свои коврики и совершают намаз в кварталах – махалля. Многие молодые уже почти не говорят по-русски. Не знают они и арабского. Все это сны. И я уходил в сон с чувством, что нечто главное все же от меня ускользнуло. Как там, у силача Махмуда сказано:
«
Х. Азиатский сюр. Каракумы, колотун…
Несколько сотен километров по пустыне от Хивы до Бухары еще пару лет назад стали бы для нас серьезным испытанием. При этом новая трасса давно существовала, ее строили то ли китайцы с узбеками, то ли немцы, но долго не открывали, случилась целая история с географией, кто-то где-то не сумел соблюсти технические нормы или не проплатил необходимые деньги. В любом случае, люди катались по старой, совершенно убитой советской дороге. Изрытый асфальт тонул в песках, а рядом стояла пустая и идеальная новая трасса, как поле под паром. Типичный азиатский сюр, для тех, кто понимает. Но где-то за год-два до нашего трипа все споры закончились, автомагистраль открыли, даже разметку кое-где нанесли – ну, прямо европейский стандарт. Так что катили мы, если не с комфортом, то спокойно. Смущало только одно – невероятный для этого времени года колотун. Самый конец апреля, Азия, Каракумы, и вместо полуденного зноя в песках – холод такой, что хотелось спрятаться, и больше не высовывать носа. Подавляя это желание, мы время от времени гонялись по пустыне за верблюдами, и, наконец, затормозили у главного оплота цивилизации в таких местах – придорожной чайханы.
– Это еще ничего, сейчас не так холодно, – успокоил нас чайханщик. – Ночью буран был.
И добавил:
– В Москве теплее, наверное.
– Думали, в пустыне от жажды умирать будем, но нет, мы просто здесь замерзнем, – сказал Любер.
– Ничего, чай горячий и лепешки вкусные, – ответил Вася, и мы поняли, насколько он был прав.
…Пустыня заканчивалась постепенно. Сначала появились несколько по-настоящему зеленых деревьев вдоль дороги, потом пошли кишлаки, и стало ясно: здесь есть вода. Вода – это жизнь. Банально, но мы в Бухаре.