Держава (том третий)

— Из Всеподданнейшего отчёта Третьего Отделения за 1827 год, составленного директором его канцелярии М. фон Фоком. «Партия русских патриотов очень сильна числом своих приверженцев. Центр их находится в Москве. Они критикуют все шаги правительства, выбор всех лиц, там раздаётся ропот на немцев, там с пафосом принимают предложения Мордвинова Его речи и слова их кумира — Ермолова. Это самая опасная часть общества, за которой надлежит иметь постоянное и, возможно, более тщательное наблюдение. В Москве нет элементов, могущих составить противовес этим тенденциям. Партия Мордвинова опасна тем, что её пароль — спасение России», — оторвавшись от чтения, глянул на товарища.

— Нашему бы государю этакие проблемы, — в задумчивости наполнил рюмки Рубанов.

Согласно кивнув, Троцкий продолжил чтение: «… Купцы вообще очень преданы Государю Императору. Но среди них тоже встречаются русские патриоты…»

— Этот фон Фок осуждает патриотизм? — изумился Максим Акимович.

— Вот и докатились, что гимназистки микадо поздравления с победой над русскими войсками слали, — с кряхтением поднявшись, убрал в карман штанов листок. — Как я ненавижу Германию, — видимо, по ассоциации с фон Фоком, произнёс Троцкий, усаживаясь. — Воспитательница–немка всё детство порола меня как гансову козу, — подозрительно, с прищуром, пригляделся к Антипу, вновь задребезжавшему губами. — Фамилия не фон Фок? — спросил у него.

— Никак нет! Пугачёвы мы…

— Чего-о? — аж вскочил генерал, до колик рассмешив Максима Акимовича.

— Пакостная шутка, что ли? — вытер салфеткой вспотевший лоб.

— Никак нет! С малолетства так прозываемся. И тятька мой и я…

— Пороть надо было вас чаще. Тогда взяли бы фамилию — Ивановы.

— Владимир Иоанникиевич… Троцкий — тоже не подарок с недавних пор, — вновь налил в рюмки Рубанов, забыв про Антипа. — Ладно! Не будем о фамилиях…

— Согласен, — поддержал его товарищ, выпив свою порцию. — Такое время наступило, что большинство дворянства против царя прёт…

— Так уж и большинство? — не поверил Рубанов.

— И ты вот службу оставил, — осуждающе глянул на собутыльника Троцкий.

— Я за императора жизнь отдам, — перевернув стул, вскочил на ноги Рубанов.

«Всё как у простых людёв, — ласково обвёл взглядом генералов Антип. — Выпили и поскандалили».

«Вообще мадам Светозарскую не читали… Чуть по мордосам-с друг другу не настучали», — осудил начальство Аполлон.

— Да успокойся, Максим Акимович, знаю, что отдашь, — с кряхтением, тоже встал со стула Троцкий. — Ну, прости, друг, — протянул ему руку. — Давай обнимемся, — вышел из–за стола.

И генералы добродушно похлопали друг друга по плечам.

Антип даже прослезился от такого проявления дружеских чувств.

Аполлон ничего не понял.

— А, кроме того — старею! — вновь выпили по рюмочке генералы.

Что «кроме того», Рубанов не уточнил.

— Я ведь в сорок третьем году прошлого века рождён, — горестно покачал головой. — Ты на четыре года младше… Доживёшь — узнаешь!

— Лета твои, Максим Акимович, самые, что ни на есть — активные и распрекрасные, коли в голову их не брать. Знакомец мой хороший, да и ты его неплохо знаешь, генерал–лейтенант Меллер—Закомельский…

— Тот, что во время русско–турецкой войны отличился в Забалканском походе отряда генерала Скобелева?

— Ну да. Он тогда шестым пехотным Либавским полком командовал.

— Конечно, помню его. Только ещё больше он прославился тем, что перед войной с турками состоял под следствием за убийство «в запальчивости» — хорошая формулировка, гражданского чиновника.

— Ну да, совершенно верно. Рябчик его оскорбил, за что и получил возмездие — не тронь господ офицеров. Правда, после этого командовал вторым Туркестанским линейным батальоном, — расчувствовались генералы, с удовольствием вспоминая времена и перипетии прошедшей молодости.

— Зато, как сейчас помню, в 1876 году высочайше пожалован флигель–адьютантством. Практически, одновременно со мной, потому и запомнил.

— Было дело, Максим Акимович, но сейчас он командир седьмого армейского корпуса и хорошо проявил себя в ноябре прошлого года, подавив восстание в Севастополе. Я почему генерала вспомнил? Александру Николаевичу тоже шестьдесят один годок стукнул в ноябре.

— Слышал, что государь перед Новым годом направил его восстанавливать порядок на Транссибирской железной дороге.

— Совершенно верно. С отрядом в двести человек, собранным из варшавских гвардейских частей, Меллер—Закомельский выехал из Москвы на экстренном поезде. А навстречу ему, по личному приказу государя, с поручением восстановить порядок на Сибирской, Забайкальской и Китайской железных дорогах — генерал Ренненкампф.

— Куропаткин с папашей Линевичем совсем либералами стали… Налей ещё по рюмочке, — велел Антипу Рубанов. — Договорились до того, чтобы деятельность Ренненкампфа регламентировалась постановлениями Государственной Думы…. Которой ещё и нет…

— Бу–у–а–а! — закатился Троцкий. — Так в марте только выборы начнутся. А я слышал, что эти великие полководцы намеревались пустить его на военном поезде в качестве туриста.

— Японский микадо потребовал бы, чтоб они сделали себе харакири…