Держава (том второй)

Не отставал от старшего брата и младший:

— Папа', — звонил он по телефону.

«Чёрт бы побрал этот прогресс, — прижимая трубку к уху, думал Максим Акимович, — раньше бы сынуля гонца послал, тот бы, как и положено, запил в пути на командировочные, глядишь, и война бы кончилась…»

— …Газеты сообщают, — вещал младшенький, — что в Москву прибыл герой китайской войны генерал–майор Ренненкамф и, пробыв день, уехал на Дальний Восток, где будет командовать Забайкальской казачьей дивизией. Вот туда меня и отправь.

— Папа', — сменял младшего старший. — Даже художник Верещагин уехал на Дальний Восток. Абсолютно гражданский человек…

— Милый. Если дети отправятся на войну — убью! — торжественно обещала жена.

— … Папа', — теребил отца младший.

«Ох, где вы, святые времена домостроя? — мечтательно закатил глаза к потолку царский генерал–адъютант, почёсывая телефонной трубкой затылок. — Как славно было бы замочить в солёной воде розги…»

— …Прочёл в газете, — голосом механической кукушки бубнил в трубку Глеб, — что вчера, восьмого февраля, на Дальний Восток отправилось несколько человек кобзарей и бандуристов, из которых большая часть — слепые. Хотят своим пением напоминать солдатам о подвигах их предков на поле брани… А я всё в Москве.

— Ты к чему это говоришь? — горячился отец. — То в казаки собирался, а теперь в слепые бандуристы? — Твоя маман всё видит… Не бандуристка слепая: «Как было бы славно, будь моя супруга немой кобзарихой… Кобзу–то я бы мигом изломал, — вновь размечтался Максим Акимович. — Сделай я не тот шаг, она меня мигом из генералов в сторожа разжалует. Стану с Пахомычем дом охранять», — пытался шутить самый старший Рубанов, дабы хоть немного скрасить дёрганную свою жизнь.

Собирался на Дальний Восток и генерал от инфантерии Куропаткин, назначенный императором главнокомандующим маньчжурской армией.

Неуверенный в доскональном знании дальневосточной обстановки, Алексей Николаевич решил перед отъездом проконсультироваться по ряду вопросов с опытным политиком, председателем Комитета министров Витте.

Доброжелательно встретив вновь испечённого главнокомандующего, и мысленно хмыкнув по поводу утраты им поста военного министра, Сергей Юльевич усадил гостя в кресло, и велев принести чаю с печеньями, произнёс:

— Алексей Николаевич, позвольте узнать ваш взгляд на ведение военных действий.

— Я склонен к тактике 1812 года, — вяло пожевал печенье генерал–адъютант и запил остывшим уже чаем. — Как вам известно, к ведению войны мы не подготовлены… «В чём есть и ваша заслуга, как министра финансов», — мысленно дополнил предложение Куропаткин. — Потребуется не один месяц, чтобы усилить нашу армию, а до того времени считаю уместным постоянно отступать вплоть до Харбина, если потребуется… Замедляя временами наступление противника силовыми действиями.

«Кутузов прям», — с трудом сдержал усмешку Витте, а вслух сказал, сделав при этом серьёзное лицо: — Умно, умно, — с ударением на последнем слоге. — А как же Порт—Артур?

— Порт—Артур для армии, а не армия для Порт—Артура. Крепость должна выстоять или продержаться несколько месяцев, оттягивая на себя силы японцев. А мы в это время усилим армию и разгромим врага… Только вот одно «но»…

— Какое же? — воспрял духом любящий интриги и понимающий в них толк Витте.

— Двоевластие.., — отложил обгрызенное печенье Куропаткин: «Нет бы коньячка с лимоном предложил, финансист чёртов».

«Во-о, Кутузов, печеньем моим брезгует, — мысленно возмутился Витте. — Водки, поди, жаждет», — сдержал язвительный смешок:

— Согласен. Положение довольно абсурдно. Русская армия подчинена вам, как её руководителю, и адмиралу Алексееву, как наместнику на Дальнем Востоке. С очевидностью понимаю, что такая ситуация весьма противоречива и пользы не принесёт. Как человек сугубо гражданский, и то ясно вижу: подобная комбинация противоречит элементарной азбуке военного дела, где важно единоначалие. И особенно во время боевых действий.

— Так что же вы мне посоветуете? — в волнении вскочил с кресла Куропаткин. — У вас огромный опыт. Вы человек огромного ума и таланта, ваш совет важен для меня.

«Ещё не вступил в боевые действия, а уже растерян», — наморщил лоб Витте:

— Совет мой таков… По приезде в Мукден, где находится адмирал Алексеев, арестуйте его, — с блаженством глянул в расширенные глаза Куропаткина. — Да–да. Непременно арестуйте. Ваша репутация от этого не пострадает. Военный министр, хотя и бывший, обладает в армии большим престижем, чем наместник, да к тому же адмирал. Сажайте его в поезд, на котором прибыли, и под конвоем верных офицеров отправляйте в Петербург, телеграфировав государю, что для исполнения того громадного дела, которое Вы на меня возложили, я счёл необходимым арестовать наместника и отправить его в Петербург, так как без этого условия успешное ведение войны немыслимо. Прошу Ваше величество за столь дерзкий поступок меня расстрелять или же, ввиду пользы для родины, простить… Вот посмотрите, Алексей Николаевич, государь непременно простит, — захрустел печеньем, с удовольствием запивая его остывшим чаем.