Артём крепко держал в своих руках мои плечи и больше (по крайней мере, пока) не предпринимал попыток опустить их на эрогенную зону. Хотя о чём я — всё моё тело в его руках превратилось в таковую. Он меня держал безобидно за плечи, а учитывая, что сам он весь мокрый от дождя и я, прижимаясь к нему тоже вся промокла, то создавался некий совсем не безгрешный союз.
Его поцелуй был жёстким и даже властным. Так целовал бы уверенный в себе человек. Хотя я мало понимаю в поцелуях. У меня было-то оно лишь с одним, я не считаю поцелуи с Шером, о которых слышала от братишки — те я не помнила. А те, что помнила, были детскими, как у мультяшных героев, без всяких французских штучек. Шер не наседал и не сдвигал меня с места, просто крепко держал, когда вершил своё тёмное дело, я была податлива, как маргарин. Мои губы под его напором разомкнулись, и он легонько укусил меня за нижнюю, призывая к содействию. Я, жутко стеснительная в жизни, сейчас об этом забыла, и на призыв Артёма ответила с удовольствием.
И понеслось…
У меня кружилась голова от его настойчивых, алчущих ответной страсти губ. Его руки, выпустив плечи, стали гладить мой чувствительный затылок, я мурлыкала и даже (о, бог ты мой, в лучших традициях порнофильмов, нет-нет, я их не смотрела, но знаю) постанывала. Но муженёк и сам хорош — он вторил мне и, кажется, летал где-то на частотах нирваны. Я осмелела, сняв руки с его отвердевшего грудного мышечного массива, тоже переместила свои руки: одну на его щёку, другую — на затылок, и стала водить пальцами по выбритым «дорожкам» эмблемки FJB. Это вызвало бурную реакцию. Не только у него, но и у меня, я чувствовала, что желаю большего. Это витало в воздухе, а мокрая одежда помогала ощутить физически.
Но границы мы не пресекали, держа себя в рамках. Один раз уже нарушили, поженившись, — второй раз, думаю, будет перебор.
Не знаю, как долго мы целовались, время текло, как песок утекая сквозь пальцы, но останавливаться казалось смерти подобно. Я думала, что если оторвусь от его губ — то этот момент канет в Лету и станет историей, а мне хотелось чувствовать их солоноватый вкус и протянуть поцелуй как можно дольше. Я уже задыхалась, захлёбывалась и не могла остановиться, как ненасытное животное в засуху, нашедшее оазис в пустыне. И продолжала тыкаться в чувственные губы, пока неожиданно для себя, не оторвалась — сама — и не упёрлась щекой ему в плечо. Его сердце, казалось, хотело вырваться на свободу, может у него там тоже живёт колибри? Хотя это не брутально, скорее всего у него в грудной клетке живёт горный козёл, скачущий по горам, по долам на реактивной скорости с пропеллером в попе, работающим на уране, — это больше похоже на правду. Его «широкоформатная» грудь продолжала вздыматься, но он молчал. Ждал, что я первая заговорю?
— Я загадал, что не влюблюсь в тебя, — неожиданно раздался его запыхавшийся голос, который хозяин силился восстановить и который вверг меня в состояние анабиоза. Я замерла, приклеившись к груди Артёма, и тупо слушала выдаваемые его сердцем хиты. На большее я способна не была, потому что
А он продолжал:
— Желание, на одуванчиках, помнишь? — я не ответила, но потёрлась о его плечо щекой, подрастеряв все слова. Наверное, путём слюнообмена они через рот все укатились ему голову. — Так вот, я загадал, что не влюблюсь… в тебя.
Я ещё секунд тридцать собирала пазл из его слов, затем меня осенило, и я вдруг снова обрела способность говорить, произнеся свою догадку:
— Твоё желание ведь не должно сбыться, Тём…
— Знаю.
— То есть, методом «от обратного», ты в меня влюб…
— Детка, — он прижал моё лицо к своей груди так, что я не имела возможности досказать свою обличительную правду. — Ты что, веришь во всякий бред с желаниями? С желаниями на одуванчиках? — это он решил уточнить свой и так понятный вопрос. — Может, ты и гадалкам веришь, и во всякие тупые пророчества?
Я промычала что-то невразумительное, обслюнявив ему футболку. Он ругнулся и убрал свою культю от моего затылка, а я воодушевилась и решила сказать заново, чтобы быть услышанной:
— Я не знаю, стоит ли верить в пророчества, но твои слова говорят сами за себя.
Он хмуро улыбнулся:
— То есть тебе такой расклад нравится? — его глаза хитро прищурились, но где-то в глубине зрачков, расплёскиваясь на тёплые лазурные радужки светлыми каплями, бултыхалось что-то манящее, притягивающее, родное. Голос же его к этому моменту уже нормализовался, хотя некоторая наэлектризованность оставалась.
Шер протянул руку и заправил мне за ухо выбившуюся прядь, задержав на секунду руку на ухе. Я чуть снова не растаяла. Думаю, это смотрелось бы мило — вязкая липкая лужица под его ногами. То есть отвратительно, конечно же.