– Их зовут Индия и Эрика Уильямс. Эрика – старшая. Ей тринадцать. Она посещает летние курсы средней школы Джорджа Вашингтона Карвера. Ее любимое мороженое – шоколадное. Индию только что приняли в школу при церкви Святого Иуды Фаддея. Она любит собак. И кукол. Особенно привязана к кукле, у которой волосы из пряжи. Индия немая, но доктор, проводивший тестирование перед зачислением, считает ее способной к обучению. Старшую сестру она обожает, они не разлей вода.
– Ну навели вы справки, и что с того?
– Их маму звали Констанс Уильямс. Она умерла несколько лет назад от рака груди. Мэйс Уильямс, отец, до недавних пор работал на ферме у Фрэнка Адэра. Сейчас трудится на фабрике солений «Уитфилд». Его начальник говорит, что Мэйс отличный работник, даже ни разу не опоздал.
Я показала Лу большой палец.
– Вы решили дать ему дело только потому, что он весь из себя отличник?
– Их бабушка – миссис Патриша Уильямс. Она любит готовить. Недавно вместе с другими старушками из Дикси-корта завела огород.
– Огород?
– Между восьмым и девятым домом. Кстати, она прекрасно о вас отзывается.
Они
– Вы предложили ему вести дело, потому что, по-вашему, выгоднее, если Уильямсов станет представлять белый адвокат, – догадалась я.
– Достаточно, Сивил Таунсенд. Ты ведешь себя некрасиво, и я это терпеть не намерена. Не так тебя воспитывали родители.
Лу подался ко мне:
– Вы правы. Я молодой. Неопытный. Белый. Я вчерашний студент. Сегодня утром я не смог найти пару одинаковых носков, так что сейчас на мне один синий, другой коричневый. Жена зовет меня маменькиным сынком, и, наверное, так и есть, но уверяю вас, именно потому я и подхожу для этого дела. Мои родители бежали в США из Европы, опасаясь за свою жизнь. И с того дня, как я родился – здесь, в Монтгомери, – они учили меня бороться за справедливость. Это у меня в крови, Сивил. Я готов даже в ад спуститься, преследуя виновных, и добьюсь правосудия для девочек.
– Все равно не понимаю, какое вам дело до Уильямсов. Почему именно они?
– У меня нет ответа, который бы вас устроил. Я знаю, что вы любите их. Это написано у вас на лице. Мне нечего пообещать вам, кроме того, что буду работать с полной отдачей.
Над верхней губой у него выступила капелька пота. В кабинете было жарко. Мы сидели слишком близко друг к другу в тесном пространстве, и мне не хватало воздуха.
– Уильямсам не нужен белый мессия.
– Поверьте, я не считаю себя таковым.
Я помолчала.
– Вы будете консультироваться с Ралси?
– На каждом шагу, если они позволят. Я очень ценю их мнение. И ваше тоже, иначе меня бы здесь не было.
Миссис Ралси начала перебирать бумаги.
– У меня сейчас еще одна встреча. Сивил, может, заедешь к нам домой в воскресенье? Обсудим все за ужином, если хочешь.
– Нечего обсуждать, – ответила я, все еще злясь, но отчаянно желая поверить в Лу Фельдмана. Будущее девочек теперь в его руках.
Лу написал на листке бумаги два телефонных номера.
– Мой рабочий и домашний. Звоните в любое время, хоть ночью.
Я взяла листок, и миссис Ралси с Лу Фельдманом проводили меня к двери.
– Моя жена хотела бы с вами познакомиться. Она тоже юрист, работает в Сельме. Просила передать, что восхищается вашим поступком.
Я покачала головой. Восхищается? Ну и нелепость.
– Выиграйте дело, мистер Фельдман. Это все, что мне нужно.
– Зовите меня Лу.
Господи боже. И этот человек, у которого капли пота за ушами, будет отстаивать права девочек. Да судья отклонит его иск раньше, чем Лу успеет найти парные носки. Это уж точно.
Я толком не разговаривала с Мэйсом со дня операции и, если честно, боялась встречи. В квартире нас могла услышать миссис Уильямс, чего мне не хотелось, поэтому я отправилась на фабрику и ждала в машине, когда закончится его смена. Увидев меня, он подошел.
– Вы зачем здесь? Что-то с девочками?
– У них все нормально. Я хотела поговорить.
– Не о чем говорить. – Он двинулся прочь.
– Мэйс. – Я вылезла из машины и поспешила за ним. – Я бы не допустила этого, если бы знала. Вы ведь понимаете?
К остановке шли еще несколько работников. Они притихли, будто прислушивались к нашему разговору. Мэйс покосился на них – ему явно было не по себе, – взял меня под локоть и потянул в сторону:
– Сюда.
Мы свернули на грунтовую дорожку, которая вела к железнодорожным путям. Я плохо ориентировалась в этих краях, но помнила, что если идти прямо, то в конце концов окажешься у реки. В траве повсюду валялся мусор – банки, бутылки, порванные штаны. Мэйс подобрал прохудившееся ведро. У железнодорожных путей он поставил его кверху дном и кивнул – мол, садитесь.