Держись от меня подальше

Сама она села во главе стола, усадила Артёма по правую руку и меня рядом с ним. По левую руку сидел её любимец Сеня, а Пирожкович кряхтя, что «приболел, и отварчику бы ему чудесного», получил кружку с самогоном для разогрева. Заниматься целительством прямо сейчас бабушка не собиралась, а вот раньше ей хлеба не давай — дай полечить. Дядя Ник никак не мог понять, куда его занесло, но присоединился к болезному. Он уже осмотрел территорию, оббегав по периметру, и понял, что терем если и продавать, то надо его везти целиком, а это обойдётся в копеечку, и он не мог решить, стоят ли того затраты. Тем более, что бабуля была бодра и свежа, он никогда бы не заподозрил в ней мать двоих великовозрастных детин, наших пап. Николай Велимирович чувствовал себя обманутым. Телефон не ловил, и даже вызвать такси обратно он не мог, а остальные уезжать пока не собирались, усаживаясь за столом, который ломился от домашних закруток, варёной картошки, овощей с грядки и свежего ароматного хлеба.

Мы насыщались дарами огородов, а бабуля хомячила любимый пирог. К вечеру она обещала затопить баньку. Я лишь переживала об одном, что Артём скоро уедет, и кидала на него страдальческие взгляды. Бабушка это прочухала и пригласила его остаться, соблазнив баней, после которой он «заново родится». Он вроде наивным не был, но повёлся. Я же знала, что в бабулину баню ходить — словно в ад на экскурсию. Такое пекло на земле можно было только в кузнице сыскать. Но Артём даже будто был рад остаться на денёк. Забегая вперёд, скажу, что бабуля хитро подстраивала так, что он остался здесь со мной до конца.

Когда сумерки стали опускаться нам на плечи, а затем и на стол, бабушка зажгла фонари. Стол опустел наполовину, а она сокрушалась, что мы ели как птички. Вдали кудахтали куры и мычали коровы, возвращающиеся с дневного променада. Хозяйка дома убежала встречать свою, а мы под шумок собрали еду и посуду, перекочевали в дом. Даже развеселившаяся парочка, налегавшая на бабулины высокоградусные отвары, не бухтела, а послушно последовала за нами.

У моего деда, которого я помнила только по чёрно-белым фотографиям, и правда были золотые руки. Жаль, его талант не передался мне по наследству, зато захватил частично папу, открыв ему двери в строительство.

Дом-терем был большим и вместительным.

Войдя, ты попадал в сени, где предполагалось оставить верхнюю одежду и обувь. Здесь хранились все подручные материалы, а также жила рыжая кошка, неизменная бабулина подруга. Вообще-то, кошка считала весь дом своим, но плошку с едой ей изо дня в день выставляли здесь. Бабушка будто пыталась приучить её к одному месту, получалось плохо. Наши мальчишки хохотали, что котомамство ей не дано, и с прискорбием ждали момента, когда ей придётся сообщить Рыжуле, что она ей не родная. На что бабуля отвечала, что по взгляду самой Рыжули можно понять, что приёмная здесь Рада, к тому же нагло поселилась в её доме. Все только хохотали.

Вотчина рыжей бестии перетекала в проходную, где на скамьях и сундуках можно было передохнуть с дороги перед тем, как показаться в зале. В ней посреди стоял длинный стол, застланный красной текстильной скатертью. Я знала, что бабушка принимала всех гостей и клиентов здесь, и для антуража развесила кругом веники и сушёные грибы, фрукты. На полочках серванта стояли склянки с мутного цвета жидкостями. Окна были занавешены плотным материалом. Попади я к ней, и сама бы поверила в чародейскую сущность.

Дом снаружи был как пряничный домик: сложен добротно, ручная работа по дереву в каждом элементе, даже ставни были продуманы до мелочей с вырезанными на ними птичками, деревьями, мотивами старославянской эпохи, окрашенными в яркие цвета. А внутри он пугал, и в детстве я ощущала себя маленькой Гретель. Даже на кухне у бабушки стоял котёл вместо нормальной человеческой плиты, дополняя антураж.

— Я ворожу, — говорила она, мешая варево в своём котле, и подмигивала маленькой мне. Я непременно верила. Сейчас смешно от детских воспоминаний.

Спальных комнат было несколько, хватало каждому. За отсутствием бабули я сама распределила каждого. Шер намекал, что не против разделить комнату со мной, чтобы лишнее постельное бельё не марать, якобы. А то он знает, что такое стирка. Некстати вспомнилось, что он теперь живёт отдельно от родителей. Мне это не нравилось. То, как он их покинул. Будто живёт по принципу «после меня хоть потоп».

— Как твои родители? — спросила я нейтрально, застилая ему постель свежей простыней.

— Нормально, — отозвался он, сидя на высокой тумбе и болтая в воздухе ногами. Помогать он не спешил. Видимо считал, что домашние дела — это удел женщин.

Я не злилась, я тоже считала, что гостеприимство — удел хозяев, и нагружать гостей домашними делами не комильфо.

— Как они отнеслись к тому, что ты переехал?

— Они приехали и забрали меня обратно домой.

— Быстро был подавлен бунт, — заметила я, слегка иронизируя, и прижимая к себе подушку.

— Но я снова сбежал, — подушка полетела ему в голову.