Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Это и прямое указание на не-уместность плача о покойном вертопрахе:

…прохожий, посмотри,
Ты плачешь, перестань и слезы оботри.
Не станет слез твоих, не станет сожаленья,
Коль станешь ты сии оплакивать мученья.

И конечно, исполнена презрением к щеголю такая «Надгробная»:

Под камнем сим лежать был должен петиметр,
Но прежде, нежели зарыли в землю тело,

Оно уже истлело:
Один остался прах, и тот развеял ветр.

К щеголям и кокеткам были обращены многочисленные эпиграммы явно издевательского характера. Вот одна из них, которая так и называется: «Щеголихе»:

Один мне друг сказал,
Что будто волосы свои ты почернила.
Неправда, он солгал:
Мне кажется, что ты их черными купила.

Выделяются эпиграммы, написанные от лица вертопрахов:

Я клялся век любить красавицу свою,

И клятву на листке я написал свою,
Ну что ж? Повеял ветерок;
Прощай, и клятва, и цветок.

К эпиграмматической поэзии можно отнести и жанр «Разговоров». Интересен в этом отношении своеобразный цикл – «Разговор между ученым и щеголем» Павла Фонвизина и «Разговор между щеголем и ученым» Василия Санковского.

Ученой:

Когда б вы были нам подобны хоть одним.Мы после говорим, а прежде рассуждаем.
Щеголь: А мы совсем не так в сем случье поступаем,
Мы после думаем, а прежде говорим.

…………………………….
Щеголь: Конечно, у тебя пустая голова,
Что на сто слов моих одним ты отвечаешь.
Ученой: Болтают вздор один, а говорят слова,
Я мало говорю, а много ты болтаешь.

В журнале «Разсказчик забавных басен» (1781) опубликована целая подборка эпиграмм, посвященных «Кокетке»:

* * *

Страстью нежною пылаю,
Хоть покрыта сединой;

Но любовью я страдаю,
В ней потерян мой покой.

* * *

В сорок лет еще не чужды
Утешения в любви.
В страсть вдаюсь я не от нужды,
Коль есть жар в моей крови.

В ряду разработанных словесниками XVIII века пародийных образцов можно назвать и жанр ложного панегирика щеголю. В одном из своих очерков Ржевский высказывает шутливое намерение «вознести хвалою того петиметра, которого сатирики осмеивают несправедливо», а затем пишет о нем надлежащий опус, построенный по всем правилам риторики: «А ты! любимец и первосвященник Венерин, Амур тебе послушен; Грации следуют тебе повсюду. Ты более славишься победами, как Пирр, Александр и Геркулес… орудию тех супротивлялись противуборники их; тебе же твои во плен безоружному даются. Где между красавиц беседуюши ты: не слышно инаго, как только вопль покоряющихся тебе: победа, твоя победа. О плен! приятнейшей свободы. Пленить единое сердце трудняе, нежели множество городов и народов. Вот какую приносишь обществу ты пользу».

Замечательно, что Ржевский говорит о внимательном чтении этого пассажа самими щеголями, поначалу принявшими текст за чистую монету и не заметившими его явно сатирической подкладки. Тем самым он подчеркивает неискушенность и непосредственность читателей-щеголей. Он пишет: «Они прежде были весьма довольны моею похвалою, которую издал я прошлаго году в печать. Она им столько нравилася, что петиметр удостоивал ту книжку, где она напечатана, возить в кармане и показывать ее в собраниях и таких, где он старался одерживать любовные победы… И красавица моему сочинению чести делала столько, что не довольно читала его, ложась спать, по нескольку строк всякий вечер; но удостоивала класть на уборный стол… и, что еще больше, за уборным столом, окруженная петиметрами, говаривала про мое сочинение и нередко заставляла петиметров читать, которые в угодность ей делали столь много чести моему сочинению, что читывали его, смотря в лорнет…»