Харлоу выходит через десять минут, снова завернувшись в халат, но волосы у нее теперь влажные и распущенные, а лицо чистое, без следа от маски. У меня вдруг перехватывает дыхание, как будто при виде нее у меня отказывают все базовые инстинкты: дыхание, моргание, глотание… Она выглядит невероятно.
– Ты трогал мое белье? – спрашивает она, подходя к комоду.
Я с усилием открываю рот, все-таки делаю вдох и сглатываю, после чего уже могу произнести:
– Конечно. Я всеми твоими трусиками тер свою потную грудь.
Она фыркает и бросает на меня дерзкий взгляд:
– Не флиртуй со мной. Я зла на тебя.
Моя улыбка исчезает без всяких усилий с моей стороны: «Понимаю».
Достав из сумки щетку, она расчесывает волосы, глядя на меня:
– Хотя… очень трудно продолжать злиться, когда ты приходишь сюда и выглядишь вот так.
– Но это же хорошо, правда? – Я окидываю взглядом свою выцветшую футболку, свои старые джинсы «501 Ливайс», любимые старые красные кроссовки… Я не вижу ничего особенного, но то, как она смотрит на меня, заставляет меня чувствовать себя так, словно на мне смокинг.
Тугой болезненный узел у меня в груди ослабевает.
– Так легче? – тихо спрашивает она вдогонку. – Видеть меня в шикарном ресторане или шикарном номере отеля, с маской на лице – легче, чем попытаться воспринять меня как часть целого на твоей шхуне?
Узел снова затягивается.
– Я бы зол. И из-за этого вел себя как скотина.
– Я понимаю. Я же воплощенное прощение. Если кто-то, кто мне небезразличен, готов попросить прощения, я всегда сразу прощаю.
– А вот я не такой, – признаюсь я. – Ты ушла как раз в тот момент, когда я уже решил, что прощаю тебя.
Она закусывает губу и начинает ее посасывать, глаза у нее широко раскрыты, взгляд уязвимый. Я знаю, что она понятия не имеет, как выглядит сейчас в моих глазах, и от этого мне хочется разодрать себе грудную клетку, чтобы она увидела, как бьется мое сердце.
Подавшись вперед, я оглядываю комнату:
– Ты знаешь, я никогда не останавливался на ночь в отелях, кроме той поездки в Вегас.
Она застывает, задерживая дыхание:
– Даже во время вашего велосипедного пробега?
– Нет. Кто-то ночевал в гостиницах, но мы всегда останавливались либо в семьях, либо в палатках.
– Ого… это…
– Это моя жизнь. За исключением двух лет в колледже я всю ее провел здесь. Я повел себя как придурок, когда сказал, что ты выглядишь здесь неуместно. Но на самом деле я не имел в виду, что мне не нравится тебя здесь видеть. Я просто имел в виду, что мой мир не похож на твой. Не похож на тебя. – Она кладет щетку на стол и поворачивается. – Я не хожу в бар каждый четверг и не покупаю кофе в «Старбаксе» каждое утро, – продолжаю я. – Не езжу в отпуск и не могу позвонить другу-продюсеру, чтобы он вложил кучу денег в починку моей лодки.
– Теперь, наверное, можешь, – говорит она. – Твоя жизнь теперь совершенно изменится.
– Я знаю. – Я ставлю локти на колени. – Думаю, именно об этом я и говорю.
– О том, что тебе страшно?
Я смеюсь, сосредоточив все внимание на ковре:
– Может быть, не страшно. Может быть, просто это шаг в неизвестное. И тут нужно доверие.
– Но ты не должен справляться со всем этим один. Я понимаю, что накосячила в том, что касается тебя и Сэла. Но… ты ведь мне веришь?
Я поднимаю на нее глаза и киваю.
– Верю. – Она смотрит на меня, и взгляд ее смягчается. И я повторяю: – Верю абсолютно.
– Хорошо. Тогда я сейчас оденусь, и ты отведешь меня в бар для лесорубов.
Сердце у меня замирает, а потом снова возвращается к жизни. Я выпрямляюсь в своем кресле:
– Так что, можно считать, что мы вроде как все исправили?
Она кивает:
– Вроде как. – И сглотнув, добавляет: «Я люблю тебя. Нам не нужно много говорить. Я облажалась, ты облажался. И я уверена: мы будем портачить и дальше, просто в следующий раз по другому поводу.
Она берет джинсы и свитер, достает лифчик из сумки и поворачивается, как будто собирается пойти в ванную переодеваться. Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я вскакиваю на ноги и пересекаю комнату:
– Не одевайся!
Харлоу останавливается, прислонившись спиной к стене. Я как будто замедляюсь, и за последние несколько шагов к ней мое сердце делает, кажется, миллион торопливых ударов. А на ее горле я вижу пульсирующую жилку.
– Финн. – Она вжимается в стену, глядя, как я подхожу все ближе, так близко, что оказываюсь буквально в нескольких дюймах от нее.
– Ты любишь меня? – Я кладу ладонь на пояс ее халата.
– Да, идиот! – Она облизывает губы, а потом закусывает нижнюю. Черт, она знает, что это сводит меня с ума. – Я же тебе уже сказала это. Ты думаешь, это проходит через пару дней, как временная татуировка?
Смеясь, я наклоняюсь, отвожу в сторону тяжелую махровую ткань халата и целую ее ключицу. От нее пахнет шампунем и тем нежным, мягким запахом, который я не смогу забыть даже за миллион лет, – жимолостью и нагретым камнем, Харлоу и мной.
Я развязываю пояс у нее на талии и распахиваю халат, со стоном глядя на ее сияющую обнаженную кожу, золотистую и такую нежную.
Она закрывает глаза и хрипло стонет, когда я провожу ладонями по ее бедрам вверх, к груди, и снова обратно, притягивая ее к себе.